Тот с довольным видом вернул чиновнику метрику и приказал трогаться.

Максим промолчал и откинулся на жестком сиденье, прикрыв глаза. Теперь он желал лишь поскорее избавиться от общества гвардейцев и в первую голову – лейтенанта. Уж лучше сидеть в подвале, ожидая Смерти и готовясь к ней, чем освободиться без всякой процедуры. На алтарь, конечно, его не положат, если он сам не пойдет… Но почему бы не пойти добровольно? А каков Евграфка! Теперь-то, когда Максима не станет, этот подонок сможет уговорить Касинию переселиться к нему.

Максим вспомнил Аглаю и ее вывернутое, неподвижное тело возле стены особняка. Ей уже ничего не грозит, она сейчас в первородной Тьме, смотрит на мир свысока, из компании молодых звезд… “Где вы?” – подумал он, поднимая глаза к черному потолку трясущегося на выбоинах мобиля.

А тот уже въезжал в ворота Храма.

Вокруг главного “культового” здания в Навии несколько лет назад высадили пинии с побережья океана, и двор приобрел аккуратный и культурный вид. Как видно, служители Смерти старательно ухаживали за своими деревьями. Обогнув угол Храма, мобиль остановился у служебного входа – большой и крепкой двери, обшитой листами жести. На гудок вышел человек в сером балахоне, досадливо поморщился и кивнул солдатам, как-то сразу притихшим.

– А этого зачем привезли? – сварливо осведомился он, кивнув на травмированного. Тот обвис на руках двух гвардейцев и не мог самостоятельно передвигаться.

– Ходил же вроде, – удивился лейтенант. – Ладно, сами справимся. Донат, освободи парня…

Служитель внимательно взглянул на потрепанного министра и задумчиво покачал головой. Однако ничего не сказал, лишь молча шагнул вглубь Храма. Максим был принужден последовать за ним, потому что в спину ему уперлось острие штыка. Ступая почти на ощупь, он прошел в гулком, спускающемся под землю винтовом коридоре сто или двести саженей, пока не очутился с провожатыми в нижнем подземелье Храма. Факел в руке служителя поднялся повыше, освещая низкий, залитый водой ход с провалами по бокам.

Барона втолкнули в первую же дверь, которая глухо скрипнула и клацнула замком позади него. В камере было абсолютно темно.

– Кто тут? – робко прошептал некто во мраке. Голос, судя по всему, принадлежал женщине, хотя и звучал хрипловато. Максим напряг зрение, протянул вперед руки, но ничего не увидел и не нащупал.

– Где вы? – спросил он. – Вы сидите или стоите?

– Здесь есть каменная скамейка…

Перебирая ладонями по влажной, выщербленной стене, Максим продвинулся вперед и через пять шагов наткнулся коленями на выступ. Узница схватила его и притянула к себе, и барон плюхнулся на холодный камень. Как ни странно, он почувствовал некоторое облегчение – многочисленные легкие ожоги, саднившие до этого, как будто растворились в сырой прохладе.

Он внезапно ощутил, как сидевшая тут женщина что было сил прижимается к нему, дрожа от холода, и был вынужден обнять ее. Влажные волосы скользнули по его подбородку, от них пахло землей и плесенью.

– Вы давно тут? – проговорил он.

– Не знаю… Меня утром арестовали. Сейчас уже вечер?

Рустиков кивнул, тут же опомнился и сказал:

– Да. Почему вас до сих пор не расстреляли?

– Не знаю… Наверное, все служители занимаются другими делами, поважнее. Мое-то пустяковое… Ребенку рукавом сопли утерла, когда он их на кулак намотал. Ох, хотела же еще дома оставить, а он заканючил – возьми меня с собой да возьми. Так и не стало у меня… Патрулю на глаза попался, дурачок. Да и я хороша, надо же было с подтиранием лезть, и не схватили бы меня…

Она шмыгнул носом, и Максим подумал, что сама женщина, видимо, также подхватила простуду – или от сына, или из-за этаких сырости и холода, что царили в подземельях. Он хотел отодвинуться, чтобы и самому не заболеть, но силы куда-то испарились или замерзли вместе с мышцами. Впрочем, холод его пока не беспокоил.