Коппола смотрит в ночное небо. Он взобрался на осветительную платформу и просто лег. Идет дождь – мелкая непрекращающаяся морось. 16 сентября 1976 года. Они все еще находятся в Пагсанджане, на развалинах резиденции Куртца, которую медленно поглощают джунгли. Съемочная команда сидит и ждет. Люди бросают осторожные взгляды вверх, на режиссера. Брандо отказывается покидать свой плавучий дом, потому что эта сцена ему не нравится.

К Фрэнсису по лесам взбирается Элинор. Таким несчастным она своего мужа еще не видела. «Выпустите меня отсюда, – кричит он. – Дайте мне просто уйти и уехать домой. Я не смогу этого сделать. Я это не вижу». Было ли у него ощущение, что его снова поразил полиомиелит? Он был в ясном сознании, но не мог пошевелиться.

Финал – это всегда финал. Опьяненный описаниями первобытных ритуалов в трудах исследователя мифологии Джозефа Кэмпбелла и все возраставшим сюрреализмом происходящего, по мере того как Уиллард приближался к своей цели – убийству бога Куртца, Коппола понимал, что загнал себя в угол. Никакие условности его не спасут. Сценарий Милиуса завершался битвой, в которой Куртц и Уиллард сражались друг с другом. От такого финала он давно отказался. Но что взамен? Он чувствовал себя неуверенным, сбитым с толку, преследуемым призраком какого-то другого Фрэнсиса Форда Копполы. «Он находился на какой-то хрупкой грани», – писала Элинор.

Потом он вспоминал, что так сильно концентрировался на деталях, что «оставил фланг открытым». Одного зрелища было явно недостаточно для режиссера «Крестного отца». Что он попытается сказать о способности человека ко злу?

У него были на этот счет свои теории. «Мораль – это такой аспект, который мы должны воспринимать таким, какой он есть. Например, сегодня ты можешь солгать жене, а завтра – нет». Он позволил этой мысли утихнуть, а затем поднял ставки. «А если рассматривать мораль на более высоком уровне – когда это не просто ложь, а ложь, переходящая в безумие, и речь идет о жизни и смерти?»

Наблюдая за жутким «навороченным» финалом, густо приправленным готическими ужасами (почти как у Кормана), мы становимся свидетелями того, как Куртц-Брандо размышляет о собственной значимости – чего он стоит? Он много говорит, этот извращенный, первобытный кузен Майкла Корлеоне. Мы также видим Уилларда-Шина, завороженного этим зрелищем и потому неспособного действовать. И оба они – воплощения Копполы.

«Это похоже на премьеру, – рассказывал он Элинор, – только занавес поднимается, а представления нет».

А потом ему позвонил Стораро. У него родилась идея: «Я тут придумал какой-то странный свет и дым. Думаю, ты сможешь из этого что-то сделать».

Уставший Коппола возвращается во внутреннюю часть декорации храма, выманивает Брандо из его убежища, и они начинают импровизировать, пробуя найти нужные линии в танце теней и бронзового света. Постепенно из тьмы выступает Брандо-Куртц. Он похож на идолов с острова Пасхи. Он выходит из темноты так, как когда-то из нее появлялся дон Вито Корлеоне.

Приезд Брандо только усугубил проблемы режиссера. У звезды было 40 килограммов лишнего веса, и он был совершенно не готов к роли. И это несмотря на клятвенное обещание похудеть для роли бывшего «зеленого берета», ставшего во главе импровизированной армии. Несмотря на многочисленные дискуссии с Копполой во время встречи на Малхолланд-драйв и на все исследовательские материалы, которые ему присылала команда кинематографистов, Брандо по-прежнему был погружен в серьезные размышления.

Актер за три недели работы рассчитывал получить роскошный гонорар в 3 миллиона долларов. Но при этом, как в конце концов выяснилось из его споров с режиссером, он даже не удосужился прочитать книгу!

Всю первую контрактную неделю он просидел с Копполой в каюте катера, пришвартованного на близлежащем озере, будучи погруженным в путаные дискуссии о характере своего персонажа. Это определенно была тактика проволочек. «Мне казалось, что Марлон просто мучил Фрэнсиса», – вспоминала Элинор, но через этот процесс тоже нужно было пройти. Это была неизбежная борьба Брандо за то, чтобы «попасть» в роль.

Кто-то оставил на катере экземпляр книги, и Брандо наконец ее прочитал. (Кто это был – неизвестно. В этом поступке так никто никогда и не признался.) Если судить по мнению Хоппера (неавторитетному), Коппола просто прочитал ему эту книгу вслух. Как бы то ни было, на следующее утро Брандо встал другим человеком: одетым в черное, с полностью выбритой головой, напоминавшей «шар из слоновой кости» (так у Конрада). Это был Куртц.

Позже Коппола вспоминал свои трения с Брандо с большим юмором. «Я всегда чувствовал, что Марлон был гением не только как актер, но и как мыслитель-новатор. Выдающийся человек. Но однажды я сказал ему, что он использует нашу дружбу как банное мыло».

Гениальное предложение Стораро заключалось в том, чтобы никогда не показывать Брандо полностью. Он не совсем человек: когда он льет воду на свою лысину – его лицо похоже на скалу, а голос звучит как из пещеры.

Актеры и съемочная группа жили в отеле Pagsanjan Rapids. Здесь повсюду мелькал пьяный и обкуренный Хоппер. Его роль изменилась. Теперь Колби, предыдущего посланного убийцу, которого Куртц обратил в свою веру, играл молчаливый Скотт Гленн, и Коппола направил свою маниакальную энергию на образ фотожурналиста, создав для Хоппера свою версию героя, который в повести Конрада назывался просто «русский». При Куртце – короле Лире он играл роль полоумного Шута, который режет правду-матку.

Совершенно ошеломляющее впечатление производили декорации, изображавшие место обитания Куртца. Замечательный художник-постановщик Дин Тавуларис использовал в качестве источника вдохновения древний камбоджийский храм Ангкор-Ват. В фильме это тоже древний, забытый временем храм с вырезанной из камня гигантской головой, лик которой напоминал лицо одной прекрасной филиппинской горничной. По свидетельству продюсера Грея Фредериксона, некоторые тела повешенных, свисавшие с деревьев, были настоящими, причем их взяли не в медицинских лабораториях, а выкопали из могил.

Финал фильма, который Коппола тоже нашел в книге Конрада, устроен как русская матрешка. Куртц цитирует поэму Т. С. Элиота «Бесплодная земля», в которой Коппола нашел много параллелей с темами, рассматриваемыми в «Апокалипсисе сегодня». «Не взрыв, но всхлип»[23], – постоянно повторял режиссер. Стихи Т. С. Элиота, плюс повесть Дж. Конрада, плюс капризы Брандо – и в результате возникло нечто, позволившее ему заглянуть за завесу безумия. По словам великого критика Роджера Эберта, «это один из самых запоминающихся финалов в истории кино».

1 марта 1977 года Шин вышел на пробежку. На бегу ему показалось, что кто-то воткнул ему в грудь раскаленную кочергу. Он рухнул на землю. Его соборовали. Всего за несколько дней до этого, на съемках, он лежал в клетке со змеями и его волочили за ноги по грязи.

Элинор в это время была в Калифорнии, в Напа-Вэлли. Коппола позвонил ей и сообщил, что у Марти случился сердечный приступ. Он жив, но находится в критическом состоянии. Ей нужно было найти адвоката.