— Хотите знать, не пытаюсь ли я ему отомстить? Чем же? Тем, что не считаю его достойным отцом для ребенка? Это просто факт.

— Детка, — наклоняется ко мне Реджина. — Не делай из меня дуру. Вон там стоит какая-то машина, очевидно призванная разнести по кусочкам любимый траходром Райана, — обводит рукой она «фазенду». Вау, что-то новенькое. — Ради ребенка. Не бог весть что, но это ужасное место долгие годы было предметом его гордости. Значит, старается измениться. Считаешь, это ничего не стоит?

— Считаю, он обожает пускать пыль в глаза, — парирую я. — И еще гордится, когда кого-нибудь как следует обманул.

— Брось, она ему правда нравится. Девчонка ваша. Прелесть, а не ребенок. На тебя похожа.

— Я знаю.

— Если бы не глаза, я бы точно настояла на экспертизе ДНК. Но глаза Райана. И у деда был такой же дефект.

— Разве дефект? Мне нравится.

— Конечно нравится. Ты же влюблена в моего сына.

Говорит это и поворачивается ко мне, оценивая реакцию. Смотрит из-под полуопущенных ресниц. Я поджимаю губы, но молчу: мне нечего сказать. Сумела ли я разлюбить Райана? Без понятия. Но я опять же не из тех, кто умеет отдаваться без эмоций. Наверное, это и ответ.

— Валери, — вдруг недобро продолжает она. — Пока ты занималась с дочерью, я расспросила сына о том, откуда ты такая взялась. Что-то он мне рассказал, что-то показал. Чек, например, с твоим посланием. Не могу сказать, что не захотела свернуть тебе шею за пожелание моему ребенку одинокой жизни, но сейчас не об этом. А теперь послушай меня внимательно. Если мужчина три года хранит помятую бумажку с корявыми письменами, вместо того чтобы выкинуть ее в мусор, не надо крутить придурку яйца. Ты уже накрутила. Что ж вам объяснять-то все надо?

Ее слова находят какой-то отклик в моей душе. Услышав про чек, я была в совершенном смятении, даже не знала, как реагировать, и предпочла в итоге проигнорировать. Тем более что и Райан ничего внятного сказать по этому поводу не сумел. Но у Реджины другое мнение. А я, как известно, еще только постигаю искусство прозорливости.

Так и не дождавшись от меня никакой реакции, мать Райана продолжает:

— Всегда думала, что сын выберет кого-то вроде себя. Остальных он просто подомнет под себя и со временем раздавит.

— Забавно. Моя мама, напротив, считала, что одинаковые люди друг другу не подходят, — зачем-то говорю, вспоминая, конечно, нас с Клинтом.

— Мамы, значит, нет. Папа?

— Папы никогда и не было.

— Славно. Не придется знакомиться семьями. Терпеть это все не могу.

Кажется, я решила: Реджина мне не нравится.

Она поднимается из шезлонга и вдруг застывает:

— Детка, повторить подвиг самодостаточной мамочки-героини, вырастившей хорошую доченьку, может каждая дура. Я тебе больше скажу: совсем дурам только это и остается. А вот пытаться построить семью так, чтобы на выходе никого не искалечить, ты еще попробуй. Я вроде дурой себя никогда не считала, а вон, полюбуйся, что вышло. — Она обводит рукой «фазенду». — Тридцативосьмилетний плейбой, не вылезающий из зала суда, уличенный в сексуальных домогательствах, раскладывающий девок на обеденном столе при незапертых дверях и не способный признать, что влюбился и все испоганил. Родительская гордость. Думаешь, когда мой мальчуган по ночам орал и звал мамочку, я могла подумать, что из него вырастет это?