— Замечательно, — пробормотал я.

И вдруг задумался: почему я решил, что маньяк нападёт на женщину, идущую от проспекта Гагарина? Что убийце мешало шагать за жертвой от больницы? Это в случае с Гастролёром я не сомневался, в каком направлении Горьковский душитель проследует. Но в этот раз… я не был уверен, что «маньяк с молотком» вообще появится: нормальному человеку и в голову бы не пришло выходить на работу (или развлекаться) в такой пасмурный вечер. Себя я нормальным человеком сейчас не считал. Впрочем… разве убийца и насильник может быть «нормальным»? Я почти не сомневался, что маньяк обычным человеком только выглядел: психически здоровые советские граждане не бьют женщин молотком по голове.

Я вышел на дорогу, посмотрел в обе её стороны. Не увидел прохожих. Отметил, что в углублениях на асфальте уже скопилась вода — маленькие лужицы отражали свет фонаря. Вспомнил, как на том самом месте, где стоял сейчас, видел в ноябре спешившую на работу Королеву. И убийцу, что следовал за ней попятам. Белезов напал на свою жертву, пока я добежал тогда до поворота к пустырю — он душил её. Маньяк, которого я надеялся встретить сегодня, душить женщину не станет — ударит молотком. На такое нападение ему понадобится пара мгновений. Потом бесчувственное тело он подхватит на руки и (я взглянул в направлении пятой городской больницы) понесёт на пустырь. Ведь женщину, по словам Людмилы Сергеевны, нашли (найдут?) именно там.

Да и где ещё он мог бы её насиловать, если не на пустыре? Детской площадки (и павильона на нём) маньяк поблизости не найдёт. А в кусты шиповника полезет только мазохист. Да и не безлюдна эта дорога вечером: пусть нечасто, но люди по ней ходили — могли и застать маньяка у дороги со спущенными штанами. Уединиться с телом жертвы преступник мог только на пустыре. А это значило, что рядом с ним и совершит нападение (такой вариант казался мне логичным). Вряд ли убийца рискнёт прогуливаться по дороге с бесчувственным телом на руках — поскорее спрячет жертву от чужих глаз. Вот только с места своей предыдущей засады я поворот к пустырю не увижу. Потому не имело смысла ломать голову над тем, как буду маскироваться в тех кустах.

Дождь не прекращался. Но и не усиливался, не превращался в ливень. Ветер наклонял ветви кустов, ломал сухие веточки. А ещё он покрывал рябью поверхность лужиц и поглаживал влажные волосы на моей голове (волны холода прокатывались по спине, будто я и не кутался в зимнее пальто). Я пока не рискнул надеть будёновку, хотя подумывал об этом. Но не желал распутывать верёвки на свёртке. Да и опасался привлечь к себе ненужное внимание прохожих, которых на дороге от проспекта Гагарина к пятой городской больнице сегодня пока не встречал: горожане предпочитали добираться до больницы на автобусе, а не топать от проспекта пешком — по дороге вдоль белого забора ходили только жильцы ближайших районов.

— А ещё здесь бродят маньяки… надеюсь, — тихо произнёс я.

Шарил взглядом по кустам вдоль дороги.

— Ну и где мне его ждать? — спросил сам себя. — Ведь стукнет тётку по башке гадёныш раньше, чем я его увижу. Хоть пополам теперь разорвись!

Не дошёл до поворота к пустырю полтора десятка метров. Остановился на островке между тремя неглубокими лужами. Потому что увидел справа от себя знакомую тропку. Она проходила через просвет в зарослях шиповника, вела к заколоченной дыре в заборе (видел, что доски от дыры так и не убрали). В этом месте я седьмого ноября прошлого года выбрался из пространства между кустами и забором — бросился спасать Королеву (без огнестрельного оружия — орудовал, как идиот, кастетом). Шиповник по обе стороны тропы разросся не густо. Забор с дороги просматривался хорошо. Но всё же не намного лучше, чем в месте моей прошлой засады. Я смотрел на мокрую прошлогоднюю траву около кустов — прокручивал в голове варианты возможных событий.

Наиболее вероятным результатом моих нынешних похождений я считал простуду. Наверняка проторчу под дождём до самой зари. Промокну, замёрзну, устану. Никаких маньяков не увижу. Всех событий на ночь — это только если случайный прохожий свернёт ночью в кусты по вполне понятным причинам, увидит там меня и сделает свои дела, не успев приспустить штаны. Или же патруль добровольной народной дружины заметит в кустах подозрительную личность в будёновке, да отведёт меня в ближайшее (уже хорошо мне знакомое) отделение милиции «до выяснения личности». А завтра воскресенье — не факт, что мою личность «выяснят» до понедельника. Пропущу день занятий в институте (если не больше: ведь дружинники найдут обрез).

Но если «маньяк с молотком» всё же появится… то с какой стороны он придёт? Я прикидывал, зачем и почему по этой дороге вечером ходили женщины (не думал, что убийцу заинтересуют мужчины; да и в статьях я читал: четырнадцатого марта тысяча девятьсот семидесятого года в Октябрьском районе Зареченска маньяк убил именно женщину). Единственная приходившая мне на ум цель для местных дамочек — больница. Вряд ли женщины направлялись туда вечером, чтобы проведать приболевших родственников и знакомых. Скорее всего, они шли на работу (в ночную смену, как тогда Альбина Нежина). Или возвращались с работы. А значит… до двадцати часов они будут идти от проспекта, а после — в обратном направлении. Я кивнул — согласился с собственными выводами.

— Гениально, — похвалил сам себя.

Снова взглянул на проход в зарослях шиповника. Прикинул: если преступник и его жертва появятся со стороны проспекта Гагарина, ждать его в кустах около этой тропки — оптимальный вариант. Отсюда пусть и с трудом, просматривался поворот на пустырь. До ближайшего фонаря было не близко, но сейчас я и не пытался бы рассмотреть лицо преступника. А вот фигуру женщины и её преследователя замечу даже в полумраке. Просижу здесь, в кустах до восьми часов вечера. После перемещусь в другое место — поближе к больнице: буду высматривать маньяка уже с другого направления. Чувствовал натянутость своих догадок и предположений. Однако ничего лучше не придумал — разве что напасть на насильника уже на пустыре…

«Прячемся в кустах, смотрим на поворот к пустырю», — мысленно обрисовал я план. Представил, где именно в кустах затаюсь… и не обнаружил подходящего места. Это лишь поначалу казалось, что устроить засаду в темноте не сложно. Вот только люди вышагивали по этой дороге далеко не на ощупь, пусть до ближайшего фонаря отсюда и было не меньше двадцати метров. Глаза привыкнут к полумраку — сидящий на фоне светлой полосы забора человек обязательно привлечёт к себе внимание. Листва решила бы эту проблему. Вот только на ветвях шиповника её пока днём с огнём не сыскать. Я стряхнул висевшие на бровях капли, махнул рукой — брызги полетели к кустам. Подумал: «Засаду можно оборудовать и самому».

Накинул на кусты плед — как в детстве, кода сооружал дом-палатку из одеял. Но только я не намеревался лезть внутрь этого дома. Я лишь заменил пледом листву. Покрывало из пледа выделялось на фоне забора, выглядело чёрным пятном, привлекало к себе внимание. Но оно не привлекало внимание ко мне. Я мог преспокойно за ним прятаться, не боясь раньше времени засветить перед маньяком и его жертвой звезду на своей будёновке. Потому что тёмное пятно на кустах пусть и бросалось в глаза — оно не выглядело подозрительно, не настораживало (ведь мало ли что валялось около дороги). И не стоило того, чтобы ради него прохожие сходили с асфальта и месили между кустов грязь, выясняя: что там за тряпка запуталась в зарослях шиповника.

Переживал лишь, что в мою засаду заглянут бдительные дружинники. Вспоминал до блеска начищенные ботинки Аверина и Могильного — надеялся, что этим маршрутом пройдут именно такие чистюли (грязь месить такие не станут). Если вообще этим вечером и ночью сюда забредут добровольные охранители правопорядка. Если же мне не повезёт… «отмазку» на этот случай я придумал. Потому что мне уже не повезло с местом выбора засады: запашок тут стоял, будто в общественном туалете из моих детских воспоминаний (не все прохожие знали о пустыре). Этот запах сделает мои оправдания более чем правдоподобными. Если укрою от взоров дружинников обрез. Пока же я его прятал только от дождя — под пальто.

Плед на кустах я расстелил ещё в сумерках. Но спрятался за ним уже после наступления темноты. Дождь к тому времени не закончился. Но и не усиливался. Капли с неба падали мне на голову — постукивали по сукну будёновки. В этот раз суконный шлем со звездой пришёлся очень кстати. Я с удовольствием прикрыл им озябшие уши. Порадовался и свитеру: пока не замёрз, но уже предвидел, что к утру пальто промокнет насквозь. Бросил под ноги себе охапку веток — чтобы не стоять в луже (пусть ботинки на мне и зимние, но не непромокаемые). Примостился за пледом (присел на корточки). Чиркнул спичкой — посмотрел на часы. Решил: не простужусь… если маньяк и его жертва появятся ближе к двадцати двум часам.

Прямо перед собой дорогу я не видел. Но прекрасно просматривал её справа и слева от себя. И там, и там виднелись освещённые светом уличных фонарей участки тротуара. Вряд ли рассмотрю лица тех, кто на них появится. Но замечу прохожих — точно. И это — на приличном расстоянии от пустыря, куда я тоже время от времени поглядывал (хотя больше полагался на слух: сомневался, что преступник и его жертва будут в обуви на мягкой подошве). «Может, менять место дислокации и не придётся», — подумал я. Переносить свой «палаточный городок» мне не очень-то и хотелось. Если только сделаю это, чтобы избавиться от мерзкого запаха. Дождь намочил все разложенные за кустами… предметы — те источали мощные, удушающие ароматы.

Пока я с тошнотой справлялся: отвлекал себя от запахов размышлениями. Вспоминал сегодняшний разговор с Королевой. А ведь она не прогоняла меня. Мог бы побыть в её обществе ещё… (даже не представлял, сколько). Секс мне сегодня, пожалуй, не светил. Но уже тот факт, что Нежина не торопилась выставить меня за дверь, выглядел немалым достижением… для меня нынешнего. Понимал, что могу добиться от малолетки чего захочу, когда подключу к делу свой опыт и проявлю упорство. Вот только пока сомневался: нужно ли это делать. Я улыбнулся, вспомнив, как Королева встряхивала длинными волосами. Признавался сам себе, что с удовольствием смотрел на Альбину. Причём, не только в эротических снах.

«Хочу сделать этот мир лучше», — вспомнил я сказанные Королеве слова. Подобные бессмысленные, хвастливые и пафосные фразы непременно произвели бы впечатление на Свету Пимочкину. Та вряд ли бы сообразила, что лишённые конкретики слова ничего не стоят. Нежина же их пропустила мимо ушей. Хотя семнадцати… восемнадцатилетней девице они не могли не понравиться. Если только не прозвучали в моём исполнении фальшиво (что я вполне допускал). Она и их посчитала «иронией»? Приняла за «идиотизм»? Или спасение мира и Александр Усик казались ей несовместимыми вещами? Меня снова накрыла тень Сан Саныча? Я поправил под пальто обрез, рукавом смахнул с кончика носа влагу.