– Сделаем, товарищ генерал, для авиаторов за этот бой всё что угодно сделаем!
– Ну, хорошо, полковник, тогда вперёд, и пусть вам сопутствует удача.
На этом сеанс связи прекратился, а я, вместо того чтобы подойти к своему боевому инструменту командарма, прислонился к стене окопа НП и достал папиросу. Следовало подумать, что мне как командарму делать дальше – наблюдать в стереотрубу, как танковые полки втягиваются в прорыв, или постараться узнать, как обстоят дела на других участках наступления. Реально я уже никак не мог на этом этапе воздействовать на ход операции. Значимых резервов для помощи застрявшим соединениям нет, оставалось только расслабиться и наблюдать, как идут в бой мои самые боеспособные подразделения. Даже первоначально планируемую оставить во втором эшелоне 86-ю стрелковую дивизию пришлось задействовать уже на начальном этапе нашей операции. Слишком сил было мало, а классики военного дела не зря же писали, что для успешного начала наступления нужно превосходить обороняющихся в два-три раза. Вот мы и попытались на основных направлениях нашего удара превосходить противника по танкам раз в десять, а может быть даже и больше, по артиллерии в четыре раза (правда, боезапас 152-мм гаубиц был совсем небольшим), ну а по живой силе, за счёт введения в бой 86-й стрелковой дивизии, мы превосходили немцев в два-три раза. Все эти выкладки касались, конечно, только небольшого участка фронта, занимаемого 7-м и 9-м полевыми корпусами вермахта. При этом штаб на основании разведданных учитывал, что часть сил 7-го корпуса немцев завязла в боях у крепости Осовец, а 9-й корпус распылил свои силы вдоль реки Нарев и не прекращал попыток рассечь Белостокский котёл с юга. Чёрт им в помощь, я этой тупости фашистов был только рад. Оголили фронт на западе, это же хорошо, в этом бог им в помощь. А то, что немецкие подразделения зайдут нам в тыл, то они в районе Слонима и так у нас в тылу. Так что нам не привыкать воевать окруженными со всех сторон фашистами. Пусть болит голова у их генералов, как нас догнать, а нам всё это параллельно. У нас цель Варшава, а не защита тылов и путей отступления на восток.
А к Варшаве путь сейчас считай открыт. Реальный противник остался только на узловых станциях и в гарнизонах городов, да и то потому что немцы всё-таки опасаются восстания поляков. Вон, по данным нашего польского союзника, полковника Тадеуша Коссинского, в районе Острув-Мазовецка действуют отряды Армии Крайовы, численностью более тысячи человек. Полковник уже послал своих людей в этот район, чтобы договориться о взаимодействии. О наличии польских отрядов, устраивающих диверсии в тылу германской армии, говорил и пленный, которого ещё ночью притащили ребята Курочкина.
Ряба выполнил своё обещание предоставить командованию ценного пленного офицера. Это была конфетка, а не «язык» – много знал и был весьма разговорчив. Группа разведчиков взяла его в Семятыче – свеженького, только что из бани. Майор расслабился и решил гульнуть на оккупированной территории. А что не отдохнуть вдали от глаз начальников, тем более когда местный польский почитатель фюрера свёл его с разбитной панночкой, которая в бане вытворяла такое, что ребята Рябы, бравшие немецкого офицера, постеснялись написать это в своём отчёте. Только шёпотом рассказали Шерхану, откуда они сняли панночку. С ней и польским начальником полиции остались разбираться ребята Коссинского, которых на этот рейд выделил Тадеуш. Ну а разгорячённого майора разведчики Рябы прокатили с ветерком на мотоцикле. Так что немец в этот незабываемый вечер получил тридцать три удовольствия и в довесок ещё и хороший подзатыльник от Шерхана, который ассистировал мне во время допроса. А то ишь, зараза, в начале допроса попробовал кочевряжиться перед русским генералом. После лёгкой обработки немец стал очень разговорчив и плаксив.
Рассказал немец много интересного. Именно на основании выдавленных из пленного сведений я сделал сравнительный анализ наших и немецких сил на этом участке фронта и принял решение выделить 86-й дивизии свой участок наступления. Чтобы у командования 7-го немецкого корпуса даже не возникло мысли перебросить с атакованного 86-й дивизией участка фронта силы в полосу наступления 4-й танковой дивизии. А именно там было самое перспективное направление наступления. Ещё меня весьма порадовали сведения, что практически все мобильные силы 7-й корпус в срочном порядке направил, на ликвидацию прорыва русских в районе городов Ожиш и Элк. Это были долгожданные вести из немецких источников. Значит, не зря Борзилов начал свой рейд – командование вермахта засуетилось и уже отзывает с передовой мобильные части. А это значит, что по крайней мере напор на Осовец уменьшится, и ребята, сидящие там в глухой обороне, хоть немного смогут вздохнуть. А когда основные силы 6-го мехкорпуса вступят в бой, станет легче и героям Брестской крепости, по сведениям того же немца, вступившим в жестокий клинч с частями 9-го корпуса. Расстановка и наличие сил 7-го полевого корпуса немцев во многом совпадали с теми данными, которые у нас уже имелись, и, по логике, нужно было переносить тяжесть основного удара именно по их позициям. Но я посчитал, что положение дел в 9-м корпусе немцев вряд ли лучше. Хотя, конечно, у нас такого пленного из самого штаба немецкого корпуса не было, но одного обер-лейтенанта линейной части этого соединения разведчики из 4-й танковой дивизии всё-таки взяли. Так что кое-какие данные о положении дел в 9-м корпусе вермахта у нас были. И в частности, о полке, который занимал фронт в полосе наступления нашей танковой дивизии. Данные были благоприятны для наступления, и никаких значимых резервов, по информации, полученной от обер-лейтенанта, на этом направлении у немцев не было. Вот Пителин я, посчитали, что заниматься передислокацией уже практически изготовившихся к прыжку 4-й танковой и 29-й моторизованной дивизий нет никакого смысла, а таким приказом можно только увеличить бардак в этих соединениях. Да и дефицит ГСМ, и низкий уровень моторесурса у танков КВ и Т-34 никто не отменял. Так что у нас с Пителиным сложился полный консенсус в вопросе места начала наступления. А то, что я начал дёргаться, когда немцы остановили нашу первую атаку, так это беда моя, нервы стали ни к чёрту. Но вот всё-таки исправился, и наступление пошло, как и планировалось.
Все эти мои размышления были связаны только с одним – с желанием убедить себя спокойно ждать результатов, а не нервировать подчинённых ежеминутными сеансами связи с требованием доложить о первых результатах операции. Конечно, следовало бы опять занять место у стереотрубы и прекратить капать на мозг командирам, непосредственно участвующим в боях. Намерение такое, конечно, имелось, но нервы всё-таки не железные, и я, докурив папиросу, опять подошёл к радисту и приказал установить связь с 106-м мотострелковым полком, в котором сейчас находился командир 29-й моторизованной дивизии генерал-майор Бикжанов, с ним я и вёл все переговоры. Именно в их полосе наступления немцы дрогнули, и наметился успех. Вот туда я и хотел, под воздействием своих психозов, перенаправить удар основных сил 4-й танковой дивизии. И даже после того как этот эмоциональный порыв был задавлен, на душе оставались сомнения – а правильно я всё-таки поступил?
На удивление связь установилась очень быстро, и через минуту мои сомнения полностью развеялись. Стыдно сказать, но я почувствовал удовлетворение, что на том направлении не смогли развить успех, так как части дивизии встретили мощную артиллерийскую засаду. Введенный в прорыв 47-й танковый полк понёс значительные потери от действий батареи 50-мм противотанковых пушек, кроме этих орудий, в засаде имеются и две 88-мм зенитки, четыре миномёта и не менее трёх крупнокалиберных пулемёта, а живой силы было не меньше батальона. Да… где мы бы были, если бы я всё-таки поддался порыву и не отменил приказ полковнику Вихреву. Такой опорный узел обороны с кондачка не проскочишь, даже обладая танками КВ. Зенитные 88-мм пушки вполне могли остановить наши тяжёлые танки, тем более ведя огонь с заранее подготовленных позиций. А то, что немцы заранее готовились к встрече с нашими тяжёлыми танками – тут к бабке не ходи. Помнят гады прорыв Половцева, да и рейд по немецким тылам танков Вихрева тоже остался в памяти немецких генералов. Вот поэтому гитлеровцы организовали этот узел обороны, довольно далеко от линии фронта, в очень хитром месте. Рощицу, где располагались орудия, из-за рельефа местности невозможно было миновать, двигаясь хоть на запад, юг или север. И естественно, успокоенный лёгким прорывом фронта и радуясь своей удачливостью, ты попадал в этот капкан. Немцы собаку на войне съели и мастерски умели устраивать такие засады. Вот 47-й танковый полк и попал в эту передрягу и всё ещё не мог из неё выбраться. Да и части 4-й танковой дивизии попали бы туда же, и только вбитая в мозг привычка не менять разработанных планов оградила их от этого. А я знал, что такое подготовленная к бою немецкая батарея противотанковых пушек, да ещё усиленная 88-мм зенитными орудиями – вон под Кузней ненамного большие силы, остановили весь 6-й мехкорпус. А на тот момент он имел более тысячи танков. Сейчас половины даже нет, единственное, что опыта стало побольше, и не лезем мы, как стадо баранов, в одну калитку. Больше чем уверен, если продвижение 4-й танковой дивизии будет успешным, то немцы сами уйдут из узла обороны, который сейчас сдерживает части 29-й моторизованной дивизии. Немцы опытные вояки и самоубийц там нет, и когда русские обойдут их опорный пункт, они быстренько его свернут и постараются перетащить пушки, чтобы уже западнее встать на нашем пути. Ага… пускай помечтают, только танки двигаются быстрее, чем тягачи, и с большим удовольствием перемешают с придорожной пылью колонну, в которой двигаются противотанковые пушки. Проанализировав ситуацию, я запретил прямой штурм этого узла обороны и приказал 47-му танковому полку и двум батальонам 106-го моторизованного полка срочно сворачиваться и двигаться за 4-й танковой дивизией, пробившей коридор в немецкой обороне.
После завершения этого сеанса связи я дождался подхода частей 29-й моторизованной дивизии, а затем вслед за ними, в колонне «ханомагов» бронедивизиона, на своём неизменном «хеншеле» двинулся по пробитому ребятами полковника Ветрова коридору вглубь немецких позиций. Трофейный вездеход уже окончательно превратился в передвижной командный пункт. Кроме моей спецгруппы, в кузов я посадил и двух радистов с довольно мощной радиостанцией. Которые периодически связывались со штабом корпуса. Передовые подразделения особо не тревожил, если там сложится экстраординарная ситуация, то они сами свяжутся. А ребята постучат по кабине, чтобы мы могли остановиться и я смог добраться до рации. Можно сказать, что командарм всегда был на связи.
Глава 14
Немцы мёртвой хваткой вцепились в город Острув-Мазовецка. И чёрт бы с ними, пусть там сидят и радуются, что отбили две атаки безумных Иванов, у которых от отчаянья, что попали в Белостокский котёл, совсем крыша съехала. Вместо того чтобы пробиваться к своим, эти безумцы лезут на запад, попадая тем самым в ещё более тесные объятия вермахта. Но зря гитлеровцы так думали, на самом деле наше упорство и пренебрежение к собственным жизням было отнюдь не безумием, это был один из этапов плана наступления, разработанного моим штабом, а если сказать точнее, то стратегическим гением Пителина. Он был убеждён в важности занятия этого населённого пункта для успешного развития всей операции. Вернее, не самого городка, а железной дороги, которая проходила по его северной окраине. Кроме этого, требовалось обеспечить полный контроль над южными пригородами для реализации плана организации огненного мешка. Северную окраину Острув-Мазовецка дивизия Вихрева взяла практически с ходу, потеряв при этом один танк Т-26 и семерых мотострелков, а это любой военный специалист назвал бы великолепным результатом. Ещё бы – достигнуты поставленные командованием задачи этого этапа наступления, при этом понесли совсем небольшие потери. Вот только все эти результаты и потери в конечном итоге оказались совершенно бесполезными. Полотно железной дороги, казалось бы, было под контролем, но пустить поезда по ней невозможно. Да что там поезда, даже довольно быстро двигающаяся мотодрезина была уничтожена артиллерийским огнём фашистов. Дорогой смерти оказались эти несколько километров железнодорожных путей для пятерых красноармейцев. Немцы с занятой ими территории могли вести прицельный пулемётно-артиллерийский огонь на протяжении всей трассы железной дороги, проходящей по городу. И выкурить их с этих во всех отношениях выгодных позиций никак не удавалось.
Может быть, зря я отдал приказ командиру 4-й танковой дивизии полковнику Вихреву ни в коем случае не втягиваться в затяжные бои. И если немцы встали в жёсткую оборону, то не пытаться уничтожить противника, а обтекать образовавшийся узел и гнать вперёд к основной цели наступления – к Варшаве. Узлом обороны займётся 86-я стрелковая дивизия, идущая вторым эшелоном нашего наступления. Ещё вчера это казалось единственно верным решением, а сейчас, когда 86-я дивизия потеряла в уличных боях уже более двух сотен бойцов, а немцы так и не сдвинулись с места, это походило на глупость и самонадеянность командарма. «Мальчишка, стратег хренов, – ругал я себя. – Какого чёрта ты запретил Вихреву ввязываться в уличные бои? Немцы же не ожидали нападения столь мощных сил русских. Да в самом начале штурма, пользуясь элементом неожиданности, несколько танков КВ и Т-34 за пару часов решили бы проблему с этим долбаным городом. А теперь приходится расхлёбывать собственную самоуверенность, что ты большой спец в немецкой психологии». В том, что фашисты, видя большие силы русских у себя в тылу, потеряют голову и бросятся улепётывать от этих ужасных варваров. Моя уверенность в этом строилась на данных, полученных от наших польских союзников, секретной карте, изъятой у Гудериана, и изучению нескольких протоколов допросов пленных немцев. Все эти источники однозначно указывали, что после прорыва фронта боеспособных частей (подразделений первого эшелона) вплоть до Варшавы у немцев быть не должно. Однако солдаты, которые обороняли этот городок, были явно не дилетанты и воевать умели.
Размышления о том, с кем же нам пришлось схлестнуться в этом городе, напрочь разбивали мои представления о качествах немецких солдат. До сегодняшнего дня я делил немецкую армию на две части: профессионалов – отлично подготовленных и обстрелянных бойцов, и обычных бюргеров, одетых в форму вермахта и прошедших начальную военную подготовку. А оно вон как выходило – бюргеры отлично держали удар и, в общем-то, по подготовке превосходили красноармейцев и командиров 86-й стрелковой дивизии. В связи с этим напрашивался очень неприятный вывод – просто так, на ура, нам прокатиться к Варшаве не удастся. Если повезёт, и мы всё-таки пробьемся к столице Польши, то кровью умоемся похлеще, чем в Финскую войну. Хорошо если половина моих ребят сможет обмыть свои усталые ноги в Висле. Но и то это перед тем, как резервные части вермахта раздавят нас, как надоедливых клопов.
«Нет и ещё раз нет! Не хочу этого и не позволю жирным жопам всяких там фонов и герров радостно ерзать на своих мягких креслах, читая отчёты о уничтожении прорвавшихся русских доблестными частями немецкой армии. Пусть истинные арийцы проливают свою кровь, мы же будем действовать по-нашему, по-скифски – из-за угла, бревном по башке». Именно такая мысль в конечном итоге вытеснила из головы все выводы о реальном положении дел, сделанные профессиональным военным, закончившим академию. Опять из Юрки Черкасова попёрла партизанщина и методы действий, которым обучали в той реальности – в эскадроне. Ну а куда деваться? Положение критическое – цейтнот. Вот-вот могли появиться резервные части вермахта. А это означает конец всем планам и мечтам – свяжут нас позиционными боями, окружат, а потом раздавят, как и ребят майора Половцева. Но группа Половцева хотя бы планы свои выполнила – считай, половину корпуса люфтваффе уничтожила, а нам до своей цели – Варшавы, если немцы быстро подтянут резервы, так и не дадут добраться.
Под воздействием всех этих мыслей моя авантюристическая сущность, отодвинув на задний план опыт деда и военные знания, полученные в академии, взяла верх и начала командовать. Естественно, стоящему рядом со мной в окопе НП полка, штурмующего город, подполковнику Ломакину, я и вида не показал, какие страсти кипели в моей душе. Не кричал и не принуждал командира полка немедленно поднимать бойцов в атаку. И кровь из носа занять этот городок, несмотря на любые жертвы. По-видимому, именно этого ожидал подполковник, а иначе как объяснить его растерянность и не слишком уверенный ответ на мой вопрос. А я всего лишь спросил:
– Слушай, подполковник, у тебя на правом фланге артиллерия есть?
Замявшись, он зачем-то достал из планшетки листок, глянул на него и лишь затем ответил:
– Так точно, в батальон капитана Соколова должна быть направлена батарея «семидесятипяток» из приданного моему полку артдивизиона. Что, прикажете осуществить следующую атаку на правом фланге? Полк готов начать новый штурм города, ждём только прибытия бронепоезда. Опираясь на его огневую поддержку, мы ещё сегодня к вечеру займём основные опорные пункты фашистов. Комдив обещал прибытие бронепоезда через два часа. Но если вы прикажете, полк готов начать атаку немедленно.
– Да подожди ты со своими атаками! Лучше скажи, есть у тебя командиры или политработники, свободно владеющие немецким языком?
Этим вопросом я совсем ввёл в ступор командира полка. Он и так робел, находясь в одном окопе с командармом, а тут вопрос, совсем не связанный ни с обстановкой, ни с его непосредственными обязанностями. Было, с одной стороны, смешно, а с другой, трогательно наблюдать, как этот заслуженный человек с медалью «20 лет в РККА», приоткрыв рот и выпучив глаза, думал, что ему ответить командарму. Размышлял он, наверное, целую минуту. А потом, решившись, громким голосом, как будто отдавая рапорт, произнёс: