Глава 12

И опять бронепоезд, до боли знакомый броневагон, где располагался радиоузел. И снова разговоры, понукания и крики с угрозами, которые исторгались из меня уже автоматически – только установим связь с подразделением, нарушение маскировки которого зафиксировал самолёт Черных, как я сразу же на повышенных тонах начинал снимать стружку с командира. Утомительное это занятие поддерживать порядок и неукоснительное выполнение всех распоряжений и норм. Умные же люди занимали командные должности, не салаги какие-нибудь, которые пришли в армию по партийной разнарядке пару месяцев назад. Такие либо уже погибли, либо неизвестно куда пропали – я допускал, что, возможно, и дезертировали. То есть, в силу естественного отбора, на командирских должностях остались самые опытные, осторожные и мужественные люди либо явные везунчики. Казалось бы, опыт службы в РККА воспитывает в командирах профессионализм, но сплошь и рядом допускалась халтура, ненужная бравада и надежда на авось. Особенно меня злило пренебрежение некоторых командиров к немцам (слава богу, таких идиотов было немного). Эти везучие шапкозакидатели участвовали только в тех боях, где нам явно везло. На основании этого своего опыта и предвоенной идеологии шапкозакидательства они считали, что воюют с кучкой нациков, одуревших от баварского пива, и стоит только проявить пролетарский характер, как мы погоним эту шушеру обратно в их мюнхенские пивные. Прокатить бы этих идиотов по автодороге Волковыск – Слоним, сразу мозгов бы прибавилось и гонор бы исчез.

Но как бы то ни было, приходилось воздействовать на гонор одних, фатализм других и разгильдяйство третьих авторитетом командарма, криками, матом, а иногда и угрозами снять с должности и отдать под трибунал. Было невероятно тяжело, уважая этих командиров, распинать их как мальчишек, душой понимая, что ты сам такой же. Ведь такое поведение это наша национальная черта – пофигизм, надежда, что всё срастётся и так. Недосуг заниматься мелочами, когда впереди светит великая цель, на которую и обращено всё внимание. Я понимал, что всю эту национальную безалаберность можно было изжить только ежедневными тренировками, доведением своих действий до автоматизма. Но, к сожалению, как это обычно у нас и бывает, не хватило времени, чтобы привить людям такие инстинкты. А теперь остаётся уповать только на естественный отбор – сама война внедрит такие инстинкты в характер командиров. Пока ещё не внедрила, если допускаем такие ляпы. Вот я и видел свою задачу как командарма избежать или свести к минимуму этот долбаный естественный отбор. Сберечь для России жизни, пусть и безалаберных, но смелых и деятельных людей. Если сбережёшь сейчас, то опыт придёт, и через пару месяцев из этих желторотых птенцов вырастут такие петухи, что надерут задницу любой фашистской сволочи.

Все эти мысли пришли в голову, конечно, после сеансов связи, а во время общения с командирами подразделений я рвал и метал, раздавал пилюли налево и направо, одним словом, командарм рассвирепел. Досталось даже моему боевому брату, командиру 4-й танковой дивизии, полковнику Вихреву. Ещё бы не достаться, если с воздуха было видно, где дивизия сосредоточила свои ударные танковые подразделения. Самих танков, конечно, не было видно, но колеи, пробитые ими в лесу, с воздуха просматривались отлично. Да получи я такие данные за день до удара противника, однозначно устроил бы баню наступающим русским. Сил у немцев для этого вполне достаточно. Это же не устраивать по всему фронту эшелонированную оборону, а просто перебросить самоходки и зенитные 88-мм орудия на угрожающее направление, которое выявила авиаразведка. Для немцев это будет не так уж и трудно, а для нас будет означать полный провал. Стоит корпусу завязнуть в позиционных боях, как командование вермахта прозреет и поймёт, какую плюху могут получить. Тут же начнутся массированные бомбардировки, а затем подтянут резервы и, естественно, нас раздавят. Слишком силы и опыт (качество) бойцов несопоставимы. Пока нам везёт в том, что немцы даже и не думают, что русские способны на самоорганизацию и какие-то осмысленные действия. Не по военной науке это – по ней мы разбиты и просто обязаны пытаться вырваться из котла. Поэтому и авиацией они нас особо не достают. Раздолбили действующие аэродромы Черных и на этом сегодня успокоились. На других направлениях задач выше крыши. Так что низкая активность люфтваффе была мне понятна, но это не отменяло всех возможных мер по маскировке от наблюдения с воздуха. Хотелось верить, что мои выволочки командирам подразделений будут способствовать этому.

Но хотелось и верить – это было скорее из лексикона предыдущего командарма-10, Виноградова. У меня ещё со времён Финской войны эти слова касаемо важных дел ассоциировались с неуверенностью командира и вероятностью невыполнения поставленных задач. Ещё там я привык проверять выполнение мероприятий, которые на первый взгляд казались не такими уж и обязательными, просто хотелось, чтобы они были выполнены, но если нет, то и бог с ними. Финская война научила, что обычно основные потери и бывают тогда, когда, казалось бы, мелочные мероприятия исполнены не надлежащим образом.

А как проверить выполнение моих замечаний? Посылать опять самолёты Черных? Но это долго, к тому же самолётов в 9-й САД осталось раз-два и обчёлся, а задач море. И все они крайне важные. Остаётся, для проверки выполнения мероприятий по маскировке, разослать штабных командиров, но они все сейчас перегружены работой по окончательной утряске плана наступления, так что отрывать их от этого важного дела никак нельзя. Придётся всё взять на себя – использовать свой личный резерв. Конечно, ребята Костина заняты сейчас нужным делом – боевой учёбой, но, в конце концов, они уже были обкатаны в боевых условиях, а подготовка к наступлению всего корпуса, пожалуй, более важна, чем их занятия. Да и если использовать в деле проверки правил маскировки Якута и Шерхана, то толку, пожалуй, будет больше, чем от штабных командиров. Они суть видят, и их не проведёшь мелкими деталями и авторитетом командира части. К тому же моих ребят знают во всех подразделениях корпуса. И даже старшие командиры не рискнут наезжать на порученцев командарма.

Ещё в радиоузле я продумал этот вопрос и в конечном итоге пришёл к выводу, что проверять, как выполняются указания, безусловно, буду и направлю для этого Шерхана и Якута на «ханомагах», а с остальными бронетранспортёрами направлюсь сам в 4-ю танковую дивизию. И там тоже устрою проверку выполнения распоряжения по маскировке танковых следов свежим лапником. В общем-то, я не сомневался, что в дивизии Вихрева всё сделают оперативно и качественно, но проверка не помешает. Я же, мля, психолог, всей этой мелочной требовательностью к безусловному выполнению моих распоряжений прививал у подчиненных буквально рефлекс к точному выполнению приказаний командарма. Конечно, такая установка откладывалась в подкорке у всех командиров и красноармейцев РККА, но в нынешних условиях бардака и разгрома Красной Армии я считал подобные уроки необходимыми. В нынешних условиях дисциплина и своевременное выполнение всех указаний командира просто необходимы.

Конечно, времени, чтобы выполнить психологические задумки, наработанные предыдущей армейской службой, не хватало, и приходилось жертвовать необязательными вещами. Например, сном или общением с боевыми братьями. Вот с Бульбой хотел ведь посидеть, поговорить, вспомнить старое, а придётся в связи с выездом в четвёртую танковую, вести себя сухо – по-быстрому получить данные о наличии боевых запасов и срочно гнать на передовую, заниматься своими прямыми обязанностями. И никуда от этого не деться – слишком многое зависит от быстроты принятия решений и последующих действий. Главным стало не душа и человеческие качества Юрки Черкасова, а выполнение функций командарма, которые он на себя взвалил. Ну что же, ради будущего страны я к этому готов. Стать сухарём и функцией командарма.

Вот с такой мыслью я покинул радиоузел с желанием немедленно заниматься практической деятельностью, а не разговорами о том, как нам улучшить план предстоящей операции. Бесконечно можно находить слабые места, как в плане, так и в состоянии войск. Всегда будет в чём-то нехватка. Но охать и ахать по этому поводу вообще не имеет смысла. Воевать всё равно придётся. А даже неудачный удар по-любому лучше, чем гнить в Белостокских болотах в страхе от немецкой мощи. Во время наступления, если ты даже и поймаешь пулю, то в последние минуты жизни ты хоть будешь осознавать, что всё сделал, чтобы победить в этой войне. А прячась от немцев в вонючем болоте, ты сам себе будешь мерзок. Некоторые, конечно, скажут: «зато живой», но лучше достойно погибнуть, чем жить на коленях. По прошлой реальности я знаю, каково это жить на коленях.

Выбравшись из бронепоезда, я снова направился на станционную площадь, к стоявшему там «хеншелю». Шерхан с Якутом там ещё не появились – всё разыскивали неуловимого Бульбу. Но зато красноармеец Лисицын был на своём водительском месте. Его-то я и направил с приказом к лейтенанту Костину – через час всем быть готовым к выступлению, а два «ханомага» должны быть готовы через десять минут, они направляются для выполнения специального задания. Отдав это распоряжение, направился к штабному эшелону в вагон службы тыла. После отданного приказа голова очистилась от мыслей о возможном появлении самолётов люфтваффе. Как будто я всесилен и своими действиями отогнал эту летающую напасть, способную очень осложнить нам жизнь (воспоминания о дороге Волковыск – Слоним навечно отпечатались в голове, особенно расстрелянный с воздуха автобус с детьми). Вместо ощущения загнанного зверя появился оптимизм и надежда, а всё после сеанса связи с генералом Борзиловым.

Да, я связывался с седьмой танковой дивизией. Моя обязанность не только накручивать хвосты подчиненным, но и о стратегии думать. А операция, которую должен был начать Борзилов в 10–00, и была в сущности стратегической. По крайней мере, в моей голове это было так. Для самой седьмой танковой дивизии удар вдоль железной дороги был всего лишь тактической операцией. Показать немцам, что они живы, и уходить, освобождая железную дорогу, по которой снабжалась танковая группа Гота, не собираются. Генерал всё ещё думал, что его наступление это своеобразная разведка боем. Цель – выявить возможные угрозы для дивизии с запада. И всё это для того, чтобы держать железную дорогу. Он сам мне об этом сказал, когда спрашивал, а что ему делать теперь. К удивлению Борзилова, казалось бы, локальные удары блиндобронепоездов принесли колоссальный успех. Немцы практически без боя сдавали станцию за станцией. Только на крупной узловой станции Элк пытаются организовать сопротивление. Саму станцию и депо ребята Борзилова захватили, и сейчас десантные группы пяти блиндобронепоездов ведут уличные бои в городе. Два блиндобронепоезда прорвались к узловой станции Ожиш, и теперь рокадная железная дорога немцев находится под прицелом их пушек.

Генерал Борзилов был в некоторой растерянности от своих же успехов. С одной стороны, по всем канонам военной науки успех нужно развивать, но резервов нет, кроме тех подразделений, которые собраны в районе лесного склада. Но ослаблять узел обороны нельзя, это было чревато невыполнением приказа – удержать любой ценой железнодорожный перегон в районе лесного склада. А так как такой приказ отдал комкор, то и проблему с нехваткой сил для развития успеха на западном направлении тоже должен был решить я. Тем более что комкор Черкасов теперь занял должность командарма. Ну, я и решил – разрешив Борзилову снять часть сил с узла обороны и перебросить их для закрепления успеха, и прежде всего для взятия города Ожиш. И уже там организовать узел обороны.

Такого развития событий я тоже не ожидал. Получается, что Борзилов сделал такой выпад, на который немцы просто обязаны отреагировать, перебросив все доступные резервы, чтобы остановить разбушевавшихся русских. Шутка ли, противник перерезал рокадные коммуникации, связывающие группы армий «Север» и «Центр». Какое тут к чёрту наступление, когда бронепоезда русских могут за несколько часов добраться до Кёнигсберга. Весь план «Барбаросса» накрывается медным тазом, если русские по железной дороге доберутся до Восточной Пруссии. В страшном сне такое не могло привидеться немецким генералам – ведь вдоль железных дорог находились склады с боеприпасами и топливом. Вся германская военная машина встанет, если её лишить этих запасов.

Эх, жалко, что десятая армия по существу разгромлена. Были бы у меня пара-тройка свежих дивизий в районе Ожиша, показал бы я этим фонам и геррам, где раки зимуют. Точно бы вторгнулся в их Восточную Пруссию и погулял бы там на славу. Наверняка уничтожил бы склады топлива и боеприпасов, покатался на танках по аэродромам люфтваффе и, глядишь, добрался бы до линкора Тирпица, который, по слухам, ремонтируется на верфях Кёнигсберга. Вот это был бы удар так удар, тогда точно бы машина вермахта забуксовала, а немецкий народ, опомнившись, смёл бы эту коричневую нечисть. Но как говорится – мечтать не вредно! Кабы в войне не проходят, тем более в планах у командармов. Есть резервы – развиваем успех, нет – молчим в тряпочку. Мне бы, конечно, молчать и сохранять то, чего мы добились, а именно контроль над железной дорогой в Сувалки, но я ведь не карьерный командарм с большим опытом, а волею провидения попавший на эту должность мальчишка, помятый жизнью в другой реальности. Да к тому же воспитанный в эскадроне, где считалось, что риск это дело благородное. Но эта реальность здорово изменила мой характер, да ещё внутри присутствовала весьма осмотрительная сущность моего деда, а знания, впитанные в военной академии, не давали основной сущности действовать очень уж безрассудно, без учёта реального положения дел. Вот, исходя из всех этих своих жизненных установок, я разрешил Борзилову перебросить часть сил под Ожиш, включая и танки КВ. Да что там часть сил – практически весь узел обороны должен быть переброшен в район узловой станции Ожиш. В случае прорыва немцев удерживать участок железной дороги в районе лесного склада, должны были: сводный стрелковый батальон, две 120-мм миномётных и одна батарея трофейных 50-мм противотанковых пушек, а также пять танков КВ, у которых оставался совсем небольшой моторесурс. Кроме этого, на позициях у лесного склада Борзилов должен был оставить все свои гаубицы и четыре трофейные 88-мм зенитные пушки. Я хотел у лесного склада оставить и химические танки, в дивизии оставалось семь ХТ на базе Т-26, но затем передумал из-за рассказа Борзилова о действиях одного из них.