Когда проводил инструктаж командиров подразделений, появился вызванный подполковником Ломакиным политрук Глушкевич. Когда я на него взглянул, то мои намерения использовать его как напарника в общении с немецкими командирами сразу испарились. А как штандартенфюреру можно было общаться со стопроцентным евреем? Пришлось вместе с политруком придумывать, как скрыть его от глаз немцев, но при этом чтобы он мог по-немецки отвечать на мои команды. Решили, что он всё равно переоденется в эсэсовский мундир, но будет сидеть в «ханомаге» и при этом ещё, на всякий случай, перебинтует себе лицо. Жалко, конечно, что моя идея более правдоподобного поведения в окружении немецких офицеров не выгорает. Придётся, как всегда, использовать Шерхана. Слава богу, он в последнее время научился выкрикивать «яволь», вот и придётся использовать этот его словарный запас для натурализации меня в фашистской среде. Его звероподобная физиономия с рыжими волосами и зелёными, налитыми кровью глазами очень гармонирует с чёрным эсэсовским мундиром. Так и хочется вслед за этим бугаём вытянуться по стойке смирно и заорать «яволь».

Закончив разговор с политруком Глушкевичем, я ещё поучаствовал в согласовании имитации отсечного огня орудиями артдивизиона и пулемётами подполковника Ломакина. В общем-то, всё уже было согласовано, обсуждались только детали, но я всё равно не спешил прекращать этот разговор. Пусть обговорят все детали, по-любому идти в бронедевизион было ещё рано. По моему внутреннему хронометражу, Шерхан и Якут только-только должны были привезти немецкую форму, а ещё не менее получаса бойцы лейтенанта Костина будут её разбирать и переодеваться. Кроме этого, я ждал, когда на НП прибудет вызванный командир радиотехнического взвода. Наконец он прибыл. Несколько минут заняло выяснение вопроса, как надёжно будут заглушены радиостанции, располагающиеся в зоне действия оборудования радиотехнического взвода. Для меня вопрос был новый, поэтому и выяснял возможности трофейного оборудования. Оказывается, при работе систем, установленных на «опелях» на полную мощность, радиоэфир будет засорён на довольно большой площади, и наверняка с любой радиостанции, находящейся в городе, невозможно будет установить связь. Это было, конечно, хорошо, но связи не будет и у наших подразделений.

Пару минут я анализировал последствия прекращения радиосвязи и у наших подразделений, но желание быстро овладеть городом перевесило всё. Важно было, чтобы немцы не дали сигнал тревоги. Наверняка командование вермахта уже бросило к Острув-Мазовецка резервы, и в свете организации им огненного мешка важно было не насторожить фашистов. Сделать всё быстро, тихо и, как говорится, без пыли. Немцы вояки хорошие, а тем более на нашу ликвидацию отрядили дивизии первого эшелона, а разбить их можно только хитростью. Как сказал бы Ося – пыльным мешком с двухпудовой гирей да по чайнику из-за угла. Вот поэтому я и решил, что ради захвата города можно пожертвовать и собственной связью. Тем более это продлится максимум до вечера, а Пителин разработал план действий практически для всех подразделений корпуса. Старый педант ожидал, что со связью могут быть проблемы, и своими инструкциями попытался от этого застраховаться. Имея такую страховку, как разработанные моим начальником штаба планы и инструкции, можно было не беспокоиться, что командиры подразделений растеряются, не имея связи с вышестоящими штабами. Так что я дал добро на начало операции по глушению практически всех радиочастот. Только частота, на которой работала радиостанция бронепоезда, не должна была глушиться. Хотя командир радиотехнического взвода и уверял, что, даже работая на полной мощности их оборудования, невозможно на сто процентов перекрыть диапазон для столь мощной радиостанции, установленной на бронепоезде, но кто его знает это немецкое оборудование. Всё-таки «опели» располагались совсем недалеко от бронепоезда, и вероятность того, что менее мощные источники могли исказить работу радиостанции бронепоезда, существовала. Я, конечно, не знаток радиоэфира, но по жизни знаю, что более слабый противник может так орать, что своими воплями заглушит слова человека намного его сильнее, тем более если он голосит совсем рядом.

Закончив разговор с командиром радиотехнического взвода, я прервал беседу командира артдивизиона с лейтенантом Костиным, заявив:

– Ну, всё, товарищи командиры, согласовали коридор, по которому будут двигаться «ханомаги», и достаточно. Что договорились, по каким домам будет сосредоточен огонь артиллерии, это хорошо, для немцев вроде бы достоверная картина прорыва должна получиться. А сейчас, капитан, уже пора начинать действовать, время пошло.

Командир артдивизиона всё понял правильно, прервал на полуслове свою речь, вытянулся и спросил, глядя мне прямо в глаза:

– Товарищ командарм, разрешите идти начинать выполнять полученное поручение?

Получив моё согласие, капитан козырнул и пошёл к выходу из НП. А я, проводив его взглядом, повернулся к командиру полка, предложил ему взять бинокль и осмотреть местность, где бронегруппа должна выйти к немецким позициям, после чего начал отдавать распоряжения:

– Подполковник, у тебя вон в том доме с черепичной крышей расположен пулемёт. Нужно будет, чтобы через час там никого из наших бойцов не было. И именно через час – засеки время по своим часам! Наша бронегруппа, когда будет выходить к немцам, из всех стволов ударит по этому дому. Но за пять минут перед тем, как пулемётчики покинут позицию, они должны разнести штакетник вон у того дома с мезонином. Понятно, товарищ Ломакин?

– Так точно! Полк всё сделает, чтобы ваш рейд прошёл на ура! В случае, если вас всё-таки раскроют, то мы немедленно будем готовы осуществить удар. Предлагаю для такого экстренного случая подать сигнал красной ракетой.

– Принимается, подполковник! Но главное не в том, что быть готовым прийти к нам на выручку, а чтобы все обговоренные детали выполнить чётко и в нужное время. Ладно, подполковник, нам пора, часы тикают, и к немцам наверняка торопятся подкрепления. Пойдём мы начинать нашу операцию, и, как говорится, с Богом!

Пожав руку командиру полка и попрощавшись с другими присутствующими командирами, я двинулся к выходу из НП. За мной, не сговариваясь, направились лейтенант Костин и политрук Глушкевич. Когда добрался до бронедивизиона, события завертелись, как снежная лавина. Не было даже секунды на обдумывание ситуации – действовал скорее по наитию, чем по разработанному до этого плану.

Первое, что произошло, это злость на бойцов бронедивизиона. Эти бестолочи ещё не переоделись в немецкую форму, хотя мои орлы уже стояли у «хеншеля», облаченные в эсэсовскую форму. Красноармейцы же и даже командиры бронедивизиона, как какие-нибудь институтки, её тупо разглядывали, хихикали и показывали своим товарищам кое-какие аксессуары, которые у них были, а приятелю при раздаче не досталось. Пришлось вставить пистон заместителю Костина, а когда народ начал шевелиться, переодеваясь в немецкую форму, матерком поторопить отстающих.

Когда, по моему мнению, бойцы стали похожи на немецких солдат, я дал команду начинать движение. Артдивизион уже начал имитацию отсечного огня, и нужно было успеть, чтобы сразу за этим огненным валом добраться до немецких позиций. Когда мы цепочкой, бронетранспортёр за бронетранспортёром, начали удаляться от прежнего расположения бронедивизиона, стало как-то неуютно. Причиной этого стал еле видимый сквозь листву лесопосадки одиноко стоящий «хеншель». Привык я к этому вездеходу, но сейчас было неразумно лезть в логово зверя без бронезащиты. А так я сидел в кабине бронетранспортёра за сантиметровой бронёй и плевать хотел на осколки, которые иногда всё-таки тюкали по железным бортам «ханомага», когда мы въехали в огненный коридор, который для нас создали орудия артдивизиона. Ещё до этого я попробовал связаться по рации бронетранспортёра с бронепоездом, но, как и ожидалось, радиоэфир был плотно забит помехами. А совсем привёл себя в боевой настрой, когда недалеко от позиций фашистов двигающееся в нашей колонне штурмовое орудие начало долбить по дому, о котором я говорил с подполковником Ломакиным.

Инстинктивно взглянув на свой хронометр, я облегчённо вздохнул – с нашего разговора с подполковником прошёл уже час пять минут. А мы договаривались с командиром полка, что он уберёт своих людей подальше от дома ровно через час. А в этом доме сейчас, наверное, творился сущий ад, всё-таки 75-мм пушка нашего трофея предназначалась для уничтожения дзотов и других укреплённых целей, а тут всего лишь жилой дом. К тому же по дому начали вести огонь и пулемёты «ханомагов», и как итог этого буйства, халупа начала дымить, а вскоре появился живой огонь. Штурмовое орудие, сделав последний выстрел, тронулось с места и заняло, как я и приказывал, головное положение в нашей колонне.

Остановилось для стрельбы это трофейное штурмовое орудие по простой причине – экипаж старшего сержанта Новикова был совершенно неопытен, и наводчик вполне мог не попасть в дом во время движения. Да и когда ребята могли приобрести опыт работы на штурмовом орудии (среди бойцов из-за короткого ствола пушки прижилось ироничное название «окурок»), если в строй бронедивизиона этот самый «окурок» встал только позавчера. История его появления была довольно интересная. И напрямую была связана с дядей Ваней, гражданским человеком, бывшим работником Гушосдора. Его порекомендовал мне Лыков, как отличного механика, когда я по просьбе зампотеха ПТАБр искал грамотного специалиста по ремонту наших тракторов и артиллерийских тягачей. Уже шла война, и условий для ремонта такой техники не было. Но с приходом дяди Вани (именно так бойцы бригады начали звать этого довольно пожилого добровольца) техника, казалось бы мёртвая, начала оживать. Золотые руки были у мужика, но, кроме ремонта техники, он ещё прекрасно мог ею управлять. Вот какого золотого кадра мне удалось получить в бригаду.

По причине своего умения управлять артиллерийским тягачом «Комсомолец» дядя Ваня оказался в штабной батарее ПТАБр, которая была переброшена в район Сокулок. Иван Петрович отремонтировал этот тягач и ему же пришлось им управлять. С позиций штабной батареи я его отозвал. Хотя он уже вытребовал себе трёхлинейку и начал вместе с красноармейцами рыть окопы. А как же было не отозвать такого специалиста, если один из «ханомагов» забарахлил. После ночного боя с фашистами двигатель начал работать неустойчиво – кашлял, периодически глох, снизилась мощность. Беда, одним словом – бронетранспортёр в таком состоянии нельзя посылать в бой. А специалисты бронедивизиона никак не могли наладить этот немецкий двигатель. А вот дядя Ваня смог. И заканчивал он этот ремонт под вой «юнкерсов» и канонаду немецких орудий 7-й танковой дивизии, в это время атакующей позиции штабной батареи. Ну а потом была контратака бронедивизиона, и дядя Ваня участвовал в ней в качестве бойца десантной группы отремонтированного им бронетранспортёра.

Во время рейда по тылам 7-й танковой дивизии немцев бронедивизион попал в очень неприятную ситуацию. Не все фашисты поддались панике, были и стойкие подразделения, которые пытались остановить наш железный кулак. С одним из таких подразделений столкнулась и первая волна нашей бронетехники – батарея противотанковых орудий с пехотным прикрытием, стала стеной на пути наших «ханомагов» и пяти танков КВ. Метким огнём перебив гусеницы, они обездвижили два тяжёлых танка, заставив остальную технику уйти с линии атаки, свернув в лесополосу. Назревал позиционный бой, который был нам крайне не выгоден. Но тут в тылу у немцев началась перестрелка, и вскоре показалось штурмовое орудие, утюжившее позиции противотанковой батареи немцев.

Как рассказывал мне потом лейтенант Костин, при виде картины, как немецкое штурмовое орудие давит фашистов, он просто обалдел. Наверное, так же, как я, когда наблюдал, как «мессершмитты» сбивают «юнкерсы», пока не разглядел на крыльях истребителей красные звёзды. На штурмовом орудии звёзд не было, но экипаж там состоял из русских ребят. Историю, как наши захватили немецкое штурмовое орудие, Костин узнал после того, как немцы были разбиты и танки КВ, поддерживаемые «ханомагами» бронедивизиона, оказались на вражеских позициях. Всего в группе, которая в самый нужный момент атаковала с тыла немецкие позиции, было двадцать восемь человек. Они были из разных подразделений, в основном входивших в 66-й УР. Были там и четверо пограничников, вокруг которых и объединились УРовцы. Старший по званию пограничник – лейтенант Васин, и стал командиром всей этой группы. Командир он был инициативный и смелый, не стал крадучись лесами пробираться на восток, а организовал несколько нападений на тылы ушедших вперед немецких воинских частей. Лейтенант был грамотный военный, и ему способствовала удача, поэтому все эти, по сути, партизанские операции заканчивались благополучно. Ночью ему удалось основательно потрепать немецкое подразделение, в которое входили штурмовые орудия. Три из них были сожжены в ходе ночного боя, а одно было захвачено совершенно неповреждённым. В группе лейтенанта Васина были танкисты из танковой роты УРА, вот им он и поручил стать экипажем боевой машины. Командиром назначил старшего сержанта Новикова, который до внезапного нападения фашистов был командиром Т-18 в одной из двух танковых рот 66-го укрепрайона. Ребята, привыкшие к Т-18, конечно, плохо разбирались в немецком штурмовом орудии, но худо-бедно проползли почти тридцать километров, а самое главное, отлично проявили себя, когда способствовали уничтожению узла обороны фашистов.

Иван Петрович оказался в составе экипажа трофейного штурмового орудия вследствие трагического случая этой яростной войны на уничтожение – бывший механик-водитель погиб, когда выбрался из-под защиты брони, чтобы обняться с бойцами бронедивизиона, которым он так помог. Поле битвы было ещё не зачищено, и нашёлся один упёртый фашист, который не убежал, а найдя брошенный пулемёт МГ, открыл огонь по группе радующихся победе бойцов. В результате этого коварного удара погибло и было тяжело ранено несколько наших ребят, в их числе был и механик-водитель трофейного штурмового орудия. Немец, конечно, был уничтожен, но ущерб отряду он нанёс. После этой перестрелки была проведена тотальная зачистка, где даже раненых немцев уничтожали на месте. Во время этой зачистки Иван Петрович осваивал управление немецким штурмовым орудием. И освоил неплохо, так как трофейный танк (именно так штурмовое орудие начали называть красноармейцы и даже командиры) принял активное участие в рейде по тылам 7-й танковой дивизии вермахта. Очень хорошо экипаж проявил себя при захвате штабной колонны 7-й танковой дивизии немцев. После того боя я посчитал обоснованной просьбу лейтенанта Костина, чтобы все бойцы Васина влились в состав бронедивизиона. Все, кроме самого лейтенанта и пограничников, которых я собирался направить в распоряжение капитана Курочкина – усилить ими разведку корпуса.