Качка выматывала служителей. Дородный экспедиционный иеромонах распростерся на койке в тесной клетушке отведенного офицерам руфа[27] и, кляня море, призывал всех известных ему угодников пощадить его душу. Причитания мешали соседям. Совсем юный, — лишения таежного перехода не согнали румянец с пухлых щек, — мичман Чаплин, недавно произведенный Берингом в этот чин из гардемаринов, досадуя, ждал, когда беспокойный поп умолкнет, ибо никак не мог сосредоточиться и внести в путевой журнал запись об отплытии из Охотска. Время от времени он посматривал в сторону оконца, где, разбирая стопу бумаг, примостился за крохотным столиком командир лодии лейтенант Чириков.
— Алексей Ильич! — встретясь, наконец, взглядом с лейтенантом, взмолился мичман. — Мочи нет, ей-ей! Голова звоном полнится от сей музыки!
— Отче Илларион, — посоветовал Чириков. — Ступайте на квартердек[28]. Враз полегчает.
Иеромонах грузно заворочался на койке.
— Ох, не приведи создатель терпеть муку подобную!.. Тошно мне, господин лейтенант. Мутит, будто натощак выдул мерник[29] зелия окаяннаго.
— Тебе, преподобный ярыжка, натощак и мало-то мерника, — насмешливо пробурчал, подойдя к двери, Кондратий Мошков. — Видь-ка, причасти пузо бездонное. Угощу ради жалости.
— Не срами особу священную, змей-искуситель! — сердито вскричал иеромонах, однако, соблазненный возможностью опохмелиться после разгульной ночи на берегу, поднялся и, шатаясь, последовал за мореходом.
Офицеры дружно засмеялись.
Грызя кончик гусиного пера, Чаплин перелистывал путевой журнал, изредка вчитывался в записи:
«…Март. 18. Прибыли на реку Юдому ко Кресту со всеми со мною материалы и с людьми благополучно. Г-н лейтенант изволил мне сказать, что геодезист Лужин умре сего месяца 11 числа…»
«…Июнь, 11. Отданы оставите пожитки после умершаго геодезиста Лужина по его духовной иеромонаху нашей команды крест серебряный и перстень, денег 37 копеек и прочия вещи, которых наберется Рублев на 10, а государев инструмент: квадрант, астролябия, готовальня с циркулями имеется при команде».
«…Август, 19. Сегодня перебрались все по судам. Г-н капитан и лейтенант Шпанберг на новом судне, которому звание «Фортуна»; на старом г-н лейтенант Чириков, при нем я и иеромонах, служителей 15 человек и 4 человека мореходов…»
Мичман перебирал в памяти события нынешнего утра. Перед глазами возникла нарядная пойма, пестрые жилища кочевников, всадники, мчащиеся на оленях вперегонки с лодией. Помедлив, он записал:
«…Август, 22. В начале девятаго часа г-н капитан со своим судном отвалил от берегу и среди реки Охоты лег на якорь; и в исходе отвалило наше судно. В начале одиннадцатая часа поднял парусы, пошли из устья реки Охоты по правую сторону имеющагося островка среди устья и легли на румб SOtO в двенадцатом часу в исходе…»
Это было все, что юноша сумел выжать из пера. Писать не хотелось. Он прочел вслух последнюю запись и протянул журнал Чирикову.
— Добавлять что полагаете, Алексей Ильич?
Лейтенант, не отвечая, рылся в тетрадях и книгах, найденных иеромонахом среди пожитков Лужина. Не зная грамоты, отец Илларион удовольствовался тем, что взял себе деньги, перстень и крест, а все остальное раздал служителям. Тетради и книги он подарил Чирикову. Занятый подготовкой к вояжу, лейтенант не прикасался к ним до выхода из Охотска и только теперь на досуге занялся разбором бумаг умершего геодезиста. В походной библиотечке Лужина оказалось немало книг, знакомых лейтенанту с юношеских лет, когда он был воспитанником Морской Академии: «География генеральная», «История об Александре Российском дворянине», оба тома «Арифметики» Леонтия Магницкого, «Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению», «О должности человека и гражданина», «Трактат по механике». Тощая тетрадка в голубом сафьяновом переплете привлекла внимание Чирикова своим нарядным видом. Лейтенант раскрыл ее и тотчас впился в титульный лист. На нем было выведено четким почерком:
«Юрнал бытности в секретном вояже, предпринятом по велению Г-на Адмирала, Е. И. В. Петра Великаго, а лето 719–722 годы, штилизованный[30] мною, Федором Лужиным».
— Алексей Ильич, — протянул задетый невниманием лейтенанта Чаплин, — не осудите, что смел помешать вам. Удаляюсь балясы точить с мореходами. Буде случится нужда в чем, зовите.
Целиком поглощенный созерцанием неожиданной находки, Чириков не расслышал ни слова из того, что говорил мичман. Мысли взволнованного лейтенанта витали вдалеке. Тайна вояжа двух геодезистов, которую никто не разгадал в течение восьми лет, хранилась в тетради, раскрытой на столике. Должно быть, Лужин не успел уничтожить тетрадь перед смертью и, надеясь на молчание иеромонаха, завещал ему свои пожитки. Неграмотность отца Иллариона сыграла роль слепого случая: благодаря ей Чириков был на пороге тайны, унесенной в могилу царем-адмиралом и геодезистами.