Даже Шабовски не устоял перед соблазном увидеть собственными глазами, что происходит. Узнав новости поздним вечером в своем доме в поселке Вандлиц, он велел водителю отвезти его в центр, чтобы быстро взглянуть на несколько КПП, включая Борнхольмер. Затем Шабовски снова вернулся домой в Вандлиц, уже второй раз за ночь, – и снова не попытался вмешаться или сделать что-то с ситуацией на пропускных пунктах. Позже он утверждал, что по возвращении домой говорил по телефону с Кренцем – тот успокаивал себя верой в то, что «те, кто сегодня уходит, еще вернутся».
Позже Кренц скажет, будто весь тот вечер после долгой сессии Центрального комитета (она закончилась примерно в 21:00) он провел, отдавая приказы открыть все пограничные переходы. Свидетельств, которые подтверждали бы это заявление, не найдено. Напротив, сохранившиеся материалы показывают, что сотрудники отдельных КПП принимали нескоординированные решения. Борнхольмер был первым местом, где командующий офицер открыл заграждения; после того как кадры прохода многолюдной толпы по мосту начали транслироваться телеканалами, другим КПП стало еще труднее устоять. Обеспокоенные пограничники на Чекпойнте Чарли, отказавшись от напитков, предложенных им владельцем кафе на другой стороне улицы, закрыли границу полностью, выкатив большие заградительные барьеры. Но довольно скоро они сдались и позволили людям пройти, потому что удержать эти барьеры на месте было невозможно. Сотрудники КПП на Зонненаллее тоже пользовались инструкциями по «выпуску пара». Они составляли подробный список изгнанных людей, но уже к полуночи перестали записывать их личные данные, а чуть позже проинформировали штаб-квартиру Штази о том, что 10 ноября в 00:17 они «всё открывают». Под натиском толп людей пограничные переходы вдоль стены открывались один за другим – хотя некоторые пограничники считали эту уступку лишь временным отступлением.
У Бранденбургских ворот пограничного перехода не было. Тем не менее той ночью ворота притягивали и восточных, и западных немцев. Некоторое время Стена перед ними оставалась такой же запретной, как и всегда. Но постепенно отдельные смельчаки начали ее штурмовать. Согласно отчетам Штази, люди стали залезать на Стену у Бранденбургских ворот примерно в 21:00, но поначалу они повиновались приказам спуститься. Однако, как отмечала тайная полиция, уже к 23:57 люди перестали слушаться. Складывалось незапланированное сотрудничество: прожекторы NBC здорово помогали нарушителям карабкаться на Стену, а операторы телекомпании, в свою очередь, снимали это изумительное зрелище. Затем, буквально за несколько минут до начала вещания в 00:30, один из операторов лично принес Казнецу видеокассету с кадрами открытия КПП Борнхольмер. К тому времени как оператор до него добрался, Казнец уже задыхался от беготни по Берлину. На кассете было именно то, что от Казнеца ждал в Нью-Йорке исполнительный продюсер программы Уитли: видео с КПП Борнхольмер обещало стать идеальным началом «Вечерних новостей».
Несмотря на это, у телевизионщиков оставалась еще одна потенциально большая проблема. Незадолго до выхода Брокау в эфир пограничники на восточной стороне Бранденбургских ворот начали применять водометы, чтобы заставить людей спуститься со Стены. Напор был не самым сильным, потому что шланги, похоже, протекали, но его хватило, чтобы большинство «стенолазов» слезли. Одному юноше, намеренному все-таки остаться на Стене, кто-то из толпы подал зонт, чтобы тот использовал его вместо щита. Отскакивающие от зонта брызги ярко блестели в свете прожекторов.
Глядя на кадры видеотрансляции этих событий в штаб-квартире NBC в Нью-Йорке, Уитли и Гоулд задались вопросом: что делать, если водометы попадут в Брокау, когда тот будет в прямом эфире? Уитли решил назначить запасного ведущего по имени Гаррик Атли, чтобы тот мог в любой момент принять эстафету в Нью-Йорке, если Брокау собьют с ног. Между тем Гоулд заканчивала последние приготовления в аппаратной и связалась непосредственно с Брокау, который находился на другой стороне земного шара и слышал ее голос в наушнике. Гоулд – первая женщина на такой важной должности в крупной телесети – занималась продюсированием уже много лет, но вечер 9 ноября станет для нее исключительным эфиром. Продюсер-ветеран позже вспоминала, что за считанные мгновения до начала она буквально слышала, как сердце колотится в ее груди. Она знала, что руководит освещением одного из самых переломных событий в истории. Брокау тоже пришлось понервничать. Сказав себе: «Это очень важно, не облажайся», – он успокоил волнение и повернулся к камере.
«Сегодня исторический момент», – торжественно произнес он поверх первого видеосюжета с толчеей на КПП Борнхольмер, на который уже успели наложить возвышенную музыку. «Берлинская стена более не способна сдерживать жителей Восточной Германии. Многотысячный людской поток течет по мосту Борнхольмер!» Как только клип закончился, NBC показала первые кадры прямого эфира с Брокау. Телезрители в США неожиданно увидели поразительную картину: Брокау, Стена, Бранденбургские ворота, брандспойты, мерцающие в свете прожекторов брызги воды и, в довершение всего, прямо по центру экрана – насквозь промокший человек, торжествующе стоящий в одиночестве на Стене и победно размахивающий руками. Лампрехт – один из продюсеров Брокау – позже заметил, что вся эта сцена выглядела так, будто ее организовал какой-нибудь промоутер из Лас-Вегаса.
Несмотря на оглушительный гвалт вокруг, Брокау спокойно продолжал резюмировать события дня, совмещая заранее подготовленные и живые фрагменты. За кулисами сотрудники NBC всячески старались в кратчайшие сроки выкроить как можно более широкое окно связи со спутником, чтобы продолжить вещание за рамками изначально забронированного временного промежутка. Им удалось уговорить другие телеканалы предоставить NBC свое спутниковое время. В итоге Брокау получил возможность заново представлять Nightly News всякий раз, когда новости выходили в эфир в другом часовом поясе США. После того как череда выпусков закончилась, он провел для телесети еще и часовой специальный выпуск. Передохнуть он смог уже сильно позже наступления 10 ноября.
Иронично, что Брокау в тот вечер смотрели миллионы – но не его жена. Ее муж так много летал в 1989 году, проводя эфиры из самых разных мест, от Китая и Филиппин до Восточной Европы, что в очередном зарубежном выпуске для нее не было ничего особенного. Она даже не включала телевизор, а Брокау не нашел свободной минуты, чтобы ей позвонить. Только выйдя на прогулку по Нью-Йорку с лабрадором на следующее утро и столкнувшись с друзьями, которые неожиданно сообщили, что «Том превзошел самого себя», она все-таки узнала новости.
Люди продолжали массово пересекать границу все утро 10 ноября. Слухи о планах Яна, Радомски и Шефке отпраздновать падение Стены в «Кукушкином яйце» каким-то образом распространились среди их друзей, и всю ночь в дверь этого бара в Западном Берлине заходил то один восточный немец, то другой. Радомски гордился своими восточными приятелями. Даже среди воцарившегося хаоса и в незнакомом городе они знали, как попасть на вечеринку.
После нескольких лет дистанционной работы с Яном Радомски и Шефке были рады наконец-то познакомиться с ним лично в «Яйце». Они научились доверять и сочувствовать друг другу, общаясь через курьеров и по телефону. Теперь они могли вместе выпить. Устроившись за столиком для празднества, которое, казалось, никогда не закончится (пройдет пять дней, прежде чем Шефке заберет свою машину, все еще стоявшую рядом с КПП Борнхольмер), Радомски, как он вспоминает, подумал: «Ну вот, история завершается, начинается веселье». В последующие годы их, конечно, ждали новые приключения, испытания, разочарования и проблемы. Многие их друзья-диссиденты в действительности были недовольны падением Стены, считая, что они почти достигли самостоятельной демократизации ГДР, а теперь вместо этого их ожидало поглощение Западной Германией. Но в ту ночь Ян, Радомски и Шефке ощущали, что все риски, допросы и даже время за решеткой стоили того. История их борьбы подошла к головокружительно быстрому и определенно счастливому концу.
Глава 7
Минимизация ущерба?
Пока в «Кукушкином яйце» продолжалось шумное застолье, снаружи набирала обороты «крупнейшая тусовка на районе в истории», как ее назвал корреспондент NBC Мартин Флетчер. Флетчеру она казалась «тем более вдохновляющей, что это была вечеринка двух районов – восточного и западного». Люди буквально танцевали на улицах, в том числе под песню Дэвида Хассельхоффа «Looking for Freedom»[20], которая в 1989 году восемь недель занимала первую строчку чартов в ФРГ. Пройдет совсем немного времени, прежде чем Хассельхоффа привезут в Берлин, где он наденет украшенный лампочками костюм и исполнит эту песню, стоя рядом с развалинами Стены.
Но 10 ноября происходило и кое-что еще помимо громкой музыки и огней. Если где-то силы безопасности ГДР снисходительно отнеслись к веселью, спиртному и людям на Стене, то в других местах они вмешивались, пытаясь остановить празднования. Камеры операторов NBC на подъемнике у Бранденбургских ворот засняли то, как восточногерманские сотрудники спецслужб насильно снимали людей с восточной стороны Стены, что разительно отличалось от радостных сцен на Западе. Возникал странный труднообъяснимый контраст. В какой-то момент 10 ноября Брокау пришлось комментировать то, как празднующих людей оттаскивают восточногерманские силовики. Предположив, что они, возможно, напились и нарушали порядок, он признал: «Мы не знаем, что случилось с этими людьми».
Ни он, ни другие журналисты понятия не имели, что для ликвидации прорыва к Бранденбургским воротам были отправлены резервисты. Примерно к 3:20 ночи, пока Брокау готовился представить Nightly News для Западного побережья США, резервисты и силы безопасности восстановили контроль над территорией вокруг ворот. Примерно в 4:30 они отрапортовали Штази о том, что эта зона полностью очищена. Подобным же образом сотрудники различных пограничных переходов попытались вернуть себе контроль над происходящим, и некоторым это даже удалось. К 2:40 служащие с КПП на мосту Обербаум отчитались, что им «удалось нормализовать ситуацию». Один офицер Штази на Инвалиденштрассе позже доложил о вызове вооруженного подкрепления, сказав, что «мы могли бы просто перевести оружие в режим стрельбы очередями» и перебить толпу «с закрытыми глазами»; но в документах Штази говорится, что примерно в 3:30 пограничники восстановили порядок, не прибегая к подобным мерам. Кроме того, 10 ноября все сотрудники Штази получили приказ оставаться на дежурстве до дальнейших распоряжений. По результатам внутренней оценки Штази, проведенной в тот день, генерал Руди Миттиг назвал события предыдущей ночи следствием «усиления активности разведуправлений и агентов империалистов», которые, утверждал он, планировали «штурм Стены» начиная с 7 октября.
В министерстве внутренних дел основной автор текста, неожиданно приведшего к падению Стены, Герхард Лаутер, тоже работал всю ночь. Он и его жена, посмотрев театральную постановку, вернулись домой, где сын встретил их поразительным заявлением о том, что перемещение через Стену открыто. Не снимая пальто, Лаутер сразу же направился обратно в офис, убежденный, что «произошла катастрофа». Приехав, он посмотрел на табло с лампочками, сигнализировавшими о входящих звонках: все до единой горели. Сперва самостоятельно, а затем с помощью разбуженных коллег он постарался всем ответить – будь то высокопоставленным членам партии или послу США, каким-то чудом дозвонившемуся до Лаутера в ту сумасшедшую ночь: по прикидкам Лаутера, вышло больше сотни телефонных разговоров. В какой-то момент его начальник решил, что вдобавок ко всему прочему Лаутер должен выступить в утренней программе новостей 10 ноября и задним числом попытаться объяснить, что заявки на выезд все-таки необходимы.
В тот момент Лаутер был далеко не единственным чиновником среднего звена, трудившимся в Восточном Берлине ночь напролет. Советское посольство, где располагались как кабинеты, так и квартиры его сотрудников, находилось в видном районе бульвара Унтер-ден-Линден, рядом с Бранденбургскими воротами. Спустя больше десяти лет заместитель посла Игорь Максимычев все еще помнил шум от топота людей, всю ночь шагавших под его окнами в сторону ворот. Его начальник, посол, лег спать еще до начала неразберихи, поэтому Максимычев был за старшего в посольстве – важнейшем из советских политических органов в ГДР в момент падения Стены. На первых порах именно ему пришлось решать, как реагировать на происходящее.
Он и другие представители посольства, особенно Владимир Гринин – будущий посол России в объединенной Германии, – обсудили возможные варианты. Максимычев впоследствии объяснял, что его и коллег занимало множество актуальных проблем, но в их число не входило ежеминутное оповещение Москвы о текущих событиях. Этим занималось огромное управление КГБ в Восточном Берлине. Иван Кузьмин, старший агент КГБ в Восточной Германии, позже подтвердил, что его управление действительно всю ночь отправляло в Москву рапорты о происходящем в ГДР, но, по-видимому, возможности переговорить напрямую с политическим руководством не было.
На сотрудниках посольства лежала обязанность значительнее и деликатнее – сообщить партийной верхушке в Москве о политических итогах событий и о том, какие меры теперь следует предпринять. Ее выполнение явно было непростой задачей – не только потому, что для этого требовалось разбудить посла, но еще и из-за разницы во времени. В разделенной Германии ключевые события начали происходить поздним вечером 9 ноября, когда в Москве уже наступило 10-е.
Максимычев беспокоился о непредвиденных последствиях полуночных попыток разбудить важных людей в Москве. «Нас всех обуял неясный страх того, что может случиться, если мы посреди ночи расстроим всех своими новостями. У них наверняка сложилось бы впечатление, что мы звоним с просьбой о помощи». Кроме того, Максимычев переживал, что люди, до которых ему легко удалось бы дозвониться в Москве рано утром (как он выразился, «чиновники невысокого ранга были единственными, кого реально было застать на службе в ночные часы»), могли превысить свои полномочия и пойти на «меры, о которых позже мы бы все горько пожалели». Все, с кем бы он мог связаться в Москве, рассуждал Максимычев, немедленно позвонили бы и членам Политбюро ГДР. Заместитель посла не сомневался, что некоторые высокопоставленные чины Восточной Германии оставались «активными сторонниками китайского варианта» и могли использовать произошедшее как повод для закручивания гаек. Максимычев помнил и о том, что лидеры ГДР часто делали вид, будто хорошо говорят по-русски, хотя в действительности владели им слабо – по политическим соображениям от них требовалось знание русского языка в совершенстве. В результате они вели себя так, будто способны говорить по телефону на русском языке без переводчика, даже если это было им не по плечу. Поздно ночью, да еще и в столь напряженной ситуации, их языковые навыки могли оказаться недостаточными для понимания важной информации, а это грозило создать дополнительные проблемы.