Таксист спросил: «Куда едем?» Из-за их колебаний и внешнего вида водитель заподозрил, что у него не совсем обычные пассажиры. Услышав, что они из Восточного Берлина, он сначала попытался вышвырнуть их, решив, что у них при себе только восточногерманские деньги, которые не имели никакой ценности в Западном Берлине. Радомски и Шефке показали таксисту дойчемарки и, не зная, что за поездку придется расстаться с большей частью наличных, назвали адрес квартиры в районе Шёнеберг, где жили двое приятелей Шефке. Шефке познакомился с ними во время велосипедного путешествия по Венгрии еще до того, как стал невыездным. Несмотря на грубость водителя, выходя из машины, восточные немцы посоветовали ему «ехать обратно к тому мосту, там сегодня можно неплохо заработать».
Знакомые Шефке, естественно, испытали шок, увидев берлинцев с Востока. Поприветствовав друзей, Радомски и Шефке попросили у них телефон, чтобы позвонить Яну. У Яна оказалось невпроворот дел. Он был на работе, на берлинском телеканале SFB, где Момпер зачитывал свой комментарий, придерживаясь политики «действуй так, словно». Ян не только сам появлялся в эфире, но и координировал новостную программу канала в ту ночь – и в то же время лично переживая все события. Его выдворили из ГДР в 1983 году, и вот теперь все свидетельствовало о том, что Стена, стоявшая между ним и Йеной, его родным городом, начала рушиться.
Тем не менее, когда Радомски и Шефке дозвонились до него и сказали, что они на Западе, Ян им не поверил. Чтобы доказать, что это не шутка, они описали необычную винтовую лестницу в пентхаусе, где жили их западноберлинские приятели. Ян знал этих людей и не раз видел лестницу. Он понял, что Радомски и Шефке говорят правду. У них получилось перебраться на Запад. Передвижение через Стену открылось.
Ян сразу же сказал восточным берлинцам, что им нужно срочно брать такси и ехать на SFB. Ян собирался усадить их перед камерами и попросить рассказать всему миру, что проход через Стену теперь открыт. Они смогли бы самым эффектным способом раскрыть секрет авторства той контрабандной видеозаписи и обрести признание, которого так жаждали. Однако кажущаяся нереальность вечера и страх мести со стороны Штази оказались сильнее. Ни Радомски, ни Шефке еще не вполне переварили факт утраты власти режимом. Они беспокоились о последствиях в случае возвращения в Восточный Берлин и потому отклонили просьбу Яна. Шефке с сожалением ответил Яну,
Ян был разочарован, но ответил, что понимает. Трое друзей решили встретиться позже, когда наконец Ян сможет уйти из телестудии. Они договорились посидеть в баре «Кукушкино яйцо», где работал еще один бывший восточный берлинец и диссидент. Отпраздновав случившееся со своими западноберлинскими друзьями в их пентхаусе, Радомски и Шефке направились обратно к границе. Там они смешались с толпами западных немцев, ожидавших, когда другие их соседи с Востока пересекут границу.
Впрочем, Радомски и Шефке в тот момент олицетворяли собой редкое исключение. Большинство желающих перейти границу – таких как Хаттенхауэр и ее друзья – все еще находились в Восточном Берлине, где придуманный Штази план выпускать только сорвиголов с треском проваливался. Давление на пограничников не убавилось, а слухи о том, что кому-то дали пройти, распространялись словно лесной пожар. Люди решили: «Началось!», и их ожидания росли с пугающей быстротой, вспоминал Егер. Толпа легко поняла принцип: если кричать достаточно громко, то есть шанс пройти, – и действовала соответственно. Егер вновь позвонил Цигенхорну, чтобы доложить о незадаче с их тактикой, но Цигенхорн ответил: «Других вариантов нет», поэтому оставалось только продолжать в том же духе. Егер включил специальную сигнализацию, чтобы вызвать подкрепление, – с учетом подмоги численность персонала на КПП увеличилась примерно до шестидесяти человек.
Затем Егер узнал о еще одной проблеме: «стравливание пара» привело к кризису ситуации не только у восточного входа на КПП Борнхольмер, но и у западного. Среди первых, кого выпустили за границу, были и молодые родители. В отличие от Радомски и Шефке, эти люди хотели мельком взглянуть на район к западу от Борнхольмера и вернуться к маленьким детям, спящим дома в своих постелях. Опьяненные впечатлениями от вылазки на Запад, они вскоре вернулись к западному входу на КПП и радостно предъявили документы со словами: «Это снова мы! Мы возвращаемся!» В ответ они услышали, что домой им нельзя. Никто не предостерег их, что штампы на фотографиях в паспортах, которые они протягивали сотрудникам, означали постоянное изгнание из Восточной Германии.
Сначала они решили, что это шутка, но затем поняли, что офицеры настроены серьезно. Все берлинцы знали, как без всякого предупреждения разделило семьи возведение Стены. Пострадавшим родственникам приходилось годами ждать воссоединения – а если оно вообще происходило, то нередко для этого требовалась помощь из Бонна. Теперь власти ГДР снова грозили расколоть семьи, как они уже сделали в 1961 году. Естественно, что потрясенные родители не сдерживали эмоций.
Пограничники у западного входа, оторопевшие от столь бурной реакции, вызвали Егера, чтобы разобраться с мучающимися родителями. Егер тоже дал волю гневу, когда подошел к западному посту КПП. С самого начала он скептически отнесся к затее пропускать самых активных, и теперь ему совершенно не хотелось спорить с отчаявшимися родителями, выступая от лица оскорбившего его начальства. Егер сорвался.
Несмотря на полученные лично от Цигенхорна инструкции не пускать обратно в ГДР людей со штампом рядом с фотографией, он сказал молодым родителям, что сделает для них исключение. Услышав это, другие восточные немцы, стоявшие рядом с западным постом и тоже желавшие вернуться на родину, попросили, чтобы и им дали пройти. Егер решил, что раз уж он сделал один шаг в сторону неповиновения, то можно сделать еще парочку. Он приказал сотрудникам у западного входа пропустить еще нескольких человек. Затем Егер вернулся в центр комплекса. В его голове промелькнула мысль, что он должен хотя бы известить Цигенхорна о произошедшем, но в следующее мгновение он подумал: а чего ради?
Пока толпы на пограничных переходах росли, восточногерманский телеканал (то есть один из органов правящего режима) прервал показ художественного фильма и вывел в эфир диктора, который строго объявил, что «для поездки необходимо подать заявку!». Восточногерманская программа новостей AK Zwo повторила это предупреждение в 22:28. Эти утверждения резко контрастировали со все более экспрессивными репортажами западных радиостанций и телеканалов. Тем не менее ведущему новостной программы Tagesthemen западногерманской телесети ARD пришлось выйти в эфир чуть позже обычных 22:30 из-за решения продюсеров дождаться завершения футбольного матча сборной и лишь затем выпустить новости. В одержимой футболом стране ничто не могло превзойти по важности матч отборочного турнира к чемпионату мира – даже конец холодной войны.
Примерно в 22:40 ведущий канала ARD Ханс-Йоахим Фридрихс наконец смог начать программу следующими словами: «Прилагательные в превосходной степени следует использовать с осторожностью, но сегодня как раз тот день, когда это будет уместно». Затем он, правда, забыл употребить такое прилагательное и сказал: «Сегодняшний день – девятое ноября – стал историческим. ГДР объявила, что ее границы с этого момента открыты для всех». После этого Фридрихс вывел в прямой эфир журналиста, находившегося у Берлинской стены. Но когда Робин Лаутенбах – корреспондент в Западном Берлине – появился на экране, стоя у КПП на Инвалиденштрассе, он смог показать телезрителям картинку, которая мало чем отличалась от повседневной ночной обстановки этого места. В результате ARD пришлось вместо эффектной прямой трансляции показать заранее подготовленную пленку с рассказом об истории Стены. Ближе к 23:00 канал снова попытался выдать в эфир нечто увлекательное, но Лаутенбаху ничего не оставалось, кроме как извиняющимся тоном сказать: «Возможно, ажиотаж еще впереди».
Примерно к четверти двенадцатого толпа у восточного входа на КПП Борнхольмер разрослась до нескольких десятков тысяч человек и заполонила прилегающие улицы. Опоздавшие теперь не могли приблизиться к границе ни пешком, ни на машине. Люди попеременно скандировали: «Откройте ворота!» Начиная с 19:00 Егер сделал уже не один десяток звонков, пытаясь получить приказы, которые помогли бы снизить напряжение. Но вместо этого он услышал, как его назвали трусом, и получил инструкции, которые только усугубили ситуацию и вывели ее из-под контроля. Он видел перед собой море взволнованных кричащих людей и переживал, что сотрудники КПП вскоре могут оказаться в опасности.
На опасения Егера наложилось то обстоятельство, что на восточной стороне пограничного комплекса начали появляться западногерманские съемочные группы. Особенно сильно пограничников КПП Борнхольмер раздражала команда операторов во главе с журналистом Spiegel-TV Георгом Масколо. Члены команды Масколо игнорировали запреты на съемку внутри пограничного комплекса, нагло залезая на его заборы, чтобы взять более удачный ракурс, несмотря на многократные требования сотрудников прекратить. Стремясь снять как можно более интересные кадры, съемочная группа даже воспользовалась своими западногерманскими паспортами, чтобы пройти внутрь, а затем развернулась и, все еще находясь внутри комплекса, направила камеры на ожидавших за ограждениями восточных немцев. На этом терпение сотрудников КПП Борнхольмер лопнуло. Они завели Масколо и его людей в контрольное помещение в центре комплекса, рядом с последними воротами, и начали их допрашивать.
Наблюдая за происходящим, Егер почувствовал, что настало время судьбоносного решения. Он посмотрел на стоящих рядом коллег и спросил у них:
Егер рассудил, что «с него хватит» Цигенхорна. Незадолго до половины двенадцатого он позвонил проинформировать своего командира о принятом решении: «Я собираюсь снять все ограничения и выпустить людей». Цигенхорн запротестовал, но Егеру уже было все равно, и он положил трубку. Шаг за шагом по пути неподчинения он пришел к тому, чтобы полностью игнорировать руководство. Он принялся реализовывать это на практике: подчиненные Егера Гельмут Штёсс и Луц Васник получили приказ открыть главные ворота (это делалось вручную). Подчиняясь приказу, Штёсс и Васник взялись за шлагбаум и потянули его на себя. Не успели они полностью открыть проход, как огромная толпа начала толкать их с восточной стороны. Масколо и его команда не могли поверить своей удаче: из контрольного помещения, куда их загнали, открывался идеальный вид на происходящее. Оператор съемочной группы, невзирая на стоявших рядом охранников, закинул камеру на плечо и начал снимать. На пленку попал тот самый момент, когда толпа навалилась на ворота и распахнула их настежь, а Штёсс и Васник отшатнулись назад, чтобы уйти с дороги. Тысячи людей несли на другую сторону границы приветствия, радость, слезы и поцелуи. Огромный, неудержимый, ликующий поток устремился через ворота к мосту, где другие телеоператоры уже снимали хлынувшую в Западный Берлин волну.
После решения Харальда Егера открыть ворота КПП на Борхольмер-штрассе ночью 9 ноября огромные толпы людей проходят через последние ворота пропускного пункта к мосту в Западный Берлин. (Кадр из видеозаписи SPIEGEL TV[19],
Проход через Берлинскую стену открылся – без применения оружия. Прорыв был ненасильственным. Громадная толпа протестующих громко и настойчиво требовала их пропустить, но оставалась мирной и не прорывалась силой, хотя Егер и его подчиненные очень этого боялись. Благодаря большому количеству съемочных бригад коллапс способности режима контролировать границу у Стены и – одновременно – пик успеха мирной революции попали на пленку, а затем и на телеэкраны.
Это был ошеломительный, полный эмоций момент для всех присутствовавших, не исключая Егера и его людей. Штёсс позже говорил, что в его голове крутился один и тот же вопрос: «Зачем я стоял здесь последние двадцать лет?» Егер был на грани слез. Чтобы подчиненные не увидели командира плачущим, он скрылся в ближайшем контрольном помещении. Там он обнаружил одного из своих людей, согнувшегося над столом и рыдающего. Егер взял себя в руки и успокоил его.
Восточные немцы, проходившие через ворота, тоже проливали слезы, но это были слезы радости, а не смятения или горести. Хаттенхауэр и ее друзья довольно скоро оказались на Западе. Меньше чем за месяц ее жизнь круто изменилась: от одиночной камеры и страха смертной казни – до дня рождения в Западном Берлине. Как она сказала позже, это был «лучший подарок на день рождения», который она только могла себе представить. Еще одна молодая женщина, сотрудница Центрального института физической химии, возвращалась домой из сауны, когда вечерние новости вдохновили ее отправиться к Борнхольмер-штрассе. Ее звали Ангела Меркель. Она выбрала для себя карьеру химика, а не политика, но та ночь перевернула ее жизнь. Меркель родилась в Гамбурге в 1954 году и даже после переезда с семьей в Восточную Германию в 1957 году все равно поддерживала связь со своей тетей в родном городе. Ночью 9 ноября, добравшись до Западного Берлина, Меркель позвонит тете и скажет, что перешла границу. Этот переход границы окажется для Меркель первым из многих последующих между Востоком и Западом, как в буквальном, так и в фигуральном смысле. Вскоре она станет активным членом новой восточногерманской партии «Демократический прорыв», которая заключит предвыборный альянс с Христианско-демократическим союзом, что в конечном итоге приведет Меркель в его ряды. Став членом ХДС, Меркель начнет феноменальное восхождение к должности канцлера объединенной Германии.