Сначала Момпер решил пойти в офис Вальтера и посмотреть запись пресс-конференции. Мэр не переставая ходил вдоль окна и смотрел на Стену внизу. Вечерний туман отражал лившийся из окон яркий свет. Было примерно 19:15, 9 ноября, и Момперу было очевидным, что «все выглядело так же, как и всегда». Позже он вспоминал, как думал об «этой холодной полосе, причине нашего немецкого несчастья», и о том, что она не подает никаких признаков перемен. В тот момент Момпер ничуть не сомневался, что любая «попытка бежать» через Стену «была бы, как и раньше, самоубийственной».

Изучив возможные варианты, вскоре мэр составил план действий. Он не вполне понимал, что означала пресс-конференция Шабовски, но решил остаток ночи руководствоваться принципом «так, словно». Действуй так, словно передвижение через Стену открыто. Действуй так, словно самым естественным для берлинцев было бы праздновать воссоединение. Действуй так, словно главные проблемы (например, каким транспортом воспользуются восточные берлинцы, очутившиеся на Западе) стали совершенно рутинными. Мэр осознал, насколько полезным было обсуждение подобных моментов с коллегами, когда они размышляли о пространных замечаниях Шабовски, сделанных им 29 октября, и о том, близится ли «День Икс». Теперь те размышления помогут ему известить СМИ и придать вес его будущим высказываниям. Словом, Момпер планировал действовать так, словно он был уверен, что граница открыта и осталось уладить лишь практические вопросы, в результате чего правящему режиму ГДР стало бы очень сложно аннулировать заявления Шабовски.

Чтобы реализовать этот план, Момпер направился прямиком в студию SFB – западноберлинского телеканала, на котором работал Ян. Мэра сопровождала полицейская машина с сиренами и мигалкой. Добравшись до студии и попав в прямой эфир, Момпер объявил – со спокойствием, совсем не отвечавшим его внутреннему состоянию, – что ночь, о которой разделенный Берлин мечтал целых двадцать восемь лет, настала. Не вдаваясь в подробности, которые все равно были ему неизвестны, он сухо рассказал о возможностях использования общественного транспорта. Он призвал восточных немцев оставить свои автомобили дома и поехать на автобусах и поездах. Момпер рассчитывал, что его комментарии достигнут необычайно широкой аудитории как в Восточном, так и в Западном Берлине – благодаря важному футбольному матчу, который все должны были посмотреть. Он продолжал говорить в таком ключе некоторое время, думая при этом: «Просто действуй “так, словно”, и это усилит давление» на режим ГДР.

Тем временем по другую сторону Стены, слушая выступление Шабовски по телевизору в советском посольстве, Максимычев чувствовал себя так, словно восточные немцы вонзили ему нож в спину. У него на уме было свое «так, словно». Эти восточные немцы ведут себя «так, словно» они вправе решать судьбу Берлинской стены, гневно подумал он; такого права им уж точно никто не давал. «Прежде никто ни словом не обмолвился о Западном Берлине», – сетовал впоследствии Максимычев. Ярость овладевала им. Как мог этот Шабовски без разрешения Советского Союза посметь сказать, что текст касается границ Западного Берлина? Что теперь должно делать его посольство? Что подумают западные союзники?

Остальные три оккупационные державы в разделенной Германии – Великобритания, Франция и США – удивились ничуть не меньше СССР. Новости застигли Роберта Корбетта – британского коменданта – на шикарной вечеринке в честь пятидесятилетия главы западноберлинской радиостанции. Премьер-министр Маргарет Тэтчер точно была бы не в восторге. Писали, что осенью 1989 года она поделилась своим беспокойством насчет событий в разделенной Германии с президентом Польши Войцехом Ярузельским, добавив, что «объединение абсолютно неприемлемо. Нельзя допустить аншлюс, иначе ФРГ поглотит и Австрию».

В Вашингтоне госсекретарь Джеймс Бейкер как раз обедал с президентом Филиппин Корасон Акино в Государственном департаменте, когда секретарь подал ему записку с удивительной новостью: «Правительство ГДР только что объявило о том, что оно полностью открывает свои границы с Западом. Следствием этого заявления является полная свобода передвижения граждан через нынешние границы между Восточной Германией и Западной Германией». Бейкер произнес спонтанный тост, и, как только представился момент вежливо удалиться, он помчался в Белый дом, чтобы обсудить эту ситуацию с президентом Джорджем Бушем-старшим.

Буш, занятый подготовкой к правительственному ужину с Акино и поездке в Техас для участия в празднованиях в честь предстоявшего Дня ветеранов, все же успел найти время и поговорить с журналистами. Он прочел заранее подготовленное заявление, сказав, что приветствует «решение руководства Восточной Германии открыть свои границы», но подчеркнул, насколько важно сохранять хладнокровие. Как позже сообщала Лесли Шталь в вечерних новостях CBS, «президент Буш сегодня прошел по тонкой грани между своей осторожной политикой по отношению к Восточной Европе» и упоением триумфом. «Меньше всего ему хотелось бы спровоцировать взрыв перемен и провозглашать победу». Буш дал понять, что «Белый дом не собирается злорадствовать по поводу событий в Восточной Германии. Господин Буш даже посоветовал гражданам ГДР не покидать своей страны». Телесеть показала, как Шталь сказала Бушу: «Вы не выглядите ликующим, и хочется спросить, не оттого ли это, что вы думаете о проблемах?» Буш ответил: «Я не слишком эмоциональный человек». Так совпало, что в тот же день президент получил сообщение от журналиста Тима Рассерта о том, что NBC вскоре огласит результаты опроса общественного мнения о популярности президента. Этот опрос показывал, что в ноябре 1989 года у Буша был рейтинг одобрения выше, чем у его предшественника Рональда Рейгана. Вероятно, Буш считал это подтверждением верности осторожного подхода к внешней политике.

Пожалуй, в самом неловком положении из-за заявления Шабовски из всех лидеров оказался Гельмут Коль. Если бы хоть кто-то в Бонне имел представление о важности событий в Восточном Берлине, Коль и множество сотрудников его администрации не уехали бы 9 ноября в Польшу с важным и продолжительным визитом, приуроченным к пятидесятой годовщине начала Второй мировой войны. Но они ничего не подозревали, поэтому канцлер ФРГ и его огромная свита прибыли в Польшу, как и было запланировано, в 15:00 – к началу мероприятий, которые должны были продлиться до 14 ноября. Лучшие западногерманские корреспонденты также сопровождали канцлера, в результате чего они лишили себя возможности сделать репортаж о неожиданных событиях в разделенном Берлине.

График визита канцлера в Польшу включал не только правительственный ужин и многочисленные мероприятия в Варшаве, но и поездки по стране на протяжении нескольких дней. Коль хотел продемонстрировать своим продолжительным визитом, что немцы и поляки перевернули страницу трагического прошлого и что Бонн поддержит Варшаву на ее пути к новому, более демократическому будущему. Как Коль объяснял президенту Франции Франсуа Миттерану за три дня до поездки, он планировал предложить Польше «масштабную экономическую и финансовую программу помощи».

По прибытии канцлер побеседовал с Тадеушем Мазовецким – бывшим активистом «Солидарности» и новым премьер-министром. В 18:05 Коль встретился с лидером «Солидарности» и лауреатом Нобелевской премии Лехом Валенсой. Польша и Германия находятся в одном часовом поясе, и Коль и Валенса общались как раз во время пресс-конференции Шабовски в Восточном Берлине. Валенса удивил Коля, спросив, что может означать для Польши открытие передвижения через Стену. Это был чисто гипотетический вопрос, потому что новостей о пресс-конференции они в ходе своего разговора не получали. Коль отмахнулся от этой идеи, но заметил, что правящему режиму ГДР явно осталось недолго. Жестокий бескомпромиссный курс Хонеккера был обречен на провал, добавил он. Если бы Хонеккер на два года раньше разрешил свободные выборы, размышлял Коль, то его партия могла бы и выжить; теперь уже было слишком поздно. Валенса стоял на своем и выразил опасение о вероятности «революционного хаоса» в ГДР и того, что это задвинет проблемы самой Польши на второй план. Коль же сохранял невозмутимость. В ответ он указал на позитивный фактор мирного течения протеста в Восточной Германии, сказав, что хотя недавние демонстрации в ГДР собрали свыше полумиллиона участников, «ни одно окно не было разбито. Это действительно примечательно». Однако Валенса не унимался со своими вопросами и опасениями. Когда они завершили беседу и Коль уехал, чтобы подготовиться к правительственному ужину в 20:30, новости о заявлениях Шабовски начали распространяться не только в разделенной Германии, но и в Польше.

Коль и большинство его советников находились на разных встречах в Варшаве и не смотрели Шабовски по телевизору. Эдуард Аккерман – советник канцлера по связям со СМИ – и Йоахим Биттерлих – советник по Западной Европе – были среди немногих, кто остались в Бонне. В отличие от Коля и его помощников в Варшаве, Аккерман и Биттерлих могли посмотреть пресс-конференцию Шабовски. Аккерман позвонил в Варшаву и сказал, что ему нужно переговорить с самим канцлером, как только закончится ужин.

За ужином Мазовецкий произнес речь, в которой были поразительно своевременные слова «Мы живем в эпоху прорывов». Сразу после ужина Коль смог наконец связаться с Бонном. «Господин канцлер, пока мы говорим, падает Стена!» – объявил Аккерман в присутствии Биттерлиха. Коль отреагировал скептически: «Вы уверены?» Помощник ответил, что да, он уверен, потому что ему уже доложили о восточных берлинцах, перешедших на западную сторону. Коль все равно сомневался и начал спрашивать, кто там еще с Аккерманом и не воспользовались ли они случаем, чтобы выпить на рабочем месте. Помощники заверили его, что нет, они не выпивают, и согласились держать босса в курсе. В Варшаве невозможно было принимать сигнал западногерманских телеканалов, даже в посольстве ФРГ, поэтому канцлеру пришлось полагаться на телефонные звонки из Бонна, но даже этот источник информации представлялся не слишком надежным. Наземные телефонные линии в гостевом доме, где их разместили, вероятно, прослушивались. Советник Коля по внешней политике, Хорст Тельчик, также находившийся в Варшаве, вспомнил, что кроме этой линии у них есть только старый полевой телефон, какой использовали военные, но он устарел и им едва ли удалось бы воспользоваться.

Зато у них была бутылка крымского игристого вина – советской вариации шампанского. Это был приветственный подарок от поляков, который поставили в гостевом доме специально к их приезду. Тельчик и Юлиана Вебер – референт Коля – решили угоститься и отметить новость, но Коль воздержался. Тельчик потом вспоминал, что канцлер как будто слегка отключился от происходящего. Вскоре Коль решил сделать решительный шаг и прервать государственный визит ради недолгого возвращения на Запад. Сначала он намеревался заехать только в свой кабинет в Бонне, где у него имелся доступ к защищенной линии связи, но вскоре стало ясно, что ему придется остановиться еще и в Западном Берлине, потому что местные политики запланировали публичное мероприятие на 10 ноября, и общественность решила бы, что Коль перестал руководить страной, если бы оно прошло без него.

Тельчик точно был не единственным, кто потянулся к бутылке, чтобы отпраздновать. В Западном Берлине, чуть позже 20:00, Альбрехт Рау – владелец кафе прямо напротив Чекпойнта Чарли – понес поднос с бутылкой игристого вина, бокалами и чашками дымящегося кофе восточногерманским пограничникам по ту сторону КПП. Долгое время они были его неприступными соседями. Теперь же, в сопровождении гостей своего кафе, Рау решил, что настало время с ними познакомиться. Пограничники пришли в изумление и заметно нервничали. Сказав, что им нельзя пить на дежурстве, они отказались от предложения Рау. Тогда владелец кафе и его компаньоны произнесли «До дна!», но пограничники настояли на том, что свои напитки они попробуют в кафе, а не на пограничном переходе. Когда вся эта группа развернулась и вышла с Чекпойнта Чарли, всё еще с напитками в руках, их неожиданно ослепили вспышки фотокамер. Журналисты, только что приехавшие к западной стороне пропускного пункта, по ошибке приняли этих людей с шампанским за восточных немцев, празднующих новообретенную возможность перейти через Стену и оказаться на Западе. Один фотограф, работавший на телеграфное агентство DPA, отправил фотографию «восточных немцев» в свое агентство незадолго до 20:00, создав тем самым ложное впечатление, будто бы граждане ГДР уже уезжают, и, возможно, именно это ввело в заблуждение Аккермана.

На самом деле еще несколько часов после окончания пресс-конференции Шабовски не было никаких несанкционированных выходов за границу Восточного Берлина. Было совершенно неясно, что произойдет дальше. Режим все еще защищался своей последней баррикадой – Берлинской стеной, со всеми ее укреплениями и солдатами. Для того чтобы убрать ее, потребуется что-то посерьезнее провальной пресс-конференции. Нужна будет уверенность журналистов в добытой информации, смелость диссидентов, готовых им поверить, и смятение пограничников. Решения, принятые под колоссальным давлением прямо у Стены, определят 9 ноября исход противостояния.