Ближнего урку ухватили за шкирку, бросили на ведро.

– Давай, тужься, рожай, как баба в роддоме, или я тебя прокесарю.

Ткнули под кадык нож, прокрутили слегка, что сильно расслабляет и способствует, так что бедолага освободился быстро.

– Теперь ты. Кто не опорожнится до самых гланд, тому дерьмо вместе с требухой в ведро выпустим.

В комнате запахло. Очень нехорошо. От ведра. И от урок.

– Всё, Рваный, купаться будем. У тебя банный день!

– Суки! – Рваный дёрнулся, боднул кого-то, попытался укусить. Потому что понял…

– Не балуй!

Рваного пристукнули, подтащили к ведру, поставили на колени.

– Сам нырнёшь рыбок ловить или помочь?

Рваный, отчаянно выгибаясь, пытался высвободиться. Или умереть. Лучше умереть.

– Значит, помочь.

Крюк ударил коленопреклонённого Рваного костяшками пальцев в солнечное сплетение. Тот задохнулся, стал хватать ртом воздух.

– Студент, фотоаппарат. Вот, теперь ныряй. – Крюк ногой толкнул голову Рваного в ведро по самую шею.

Урки, широко раскрыв глаза, смотрели на экзекуцию.

– Теперь ты, иди сюда, – указал пальцем на следующего Крюк. – Штаны можешь не надевать, после наденешь. Ну, ты понял… Или лучше, чтобы тебя… – снова ткнул пальцем. – Ты вторым будешь.

Сломленные урки подчинились.

Захлебнувшегося и наглотавшегося Рваного выдернули из ведра, швырнули ему его же пиджак.

– На, утрись.

По щекам Рваного, промывая светлые полоски, текли слезы. Был он авторитет, а стал… И ничего уже не изменить, даже если отомстить обидчикам, даже если всех порезать. Такой позор ни кровью, ни временем, ни смертью не смывается.