– Сидеть и не рыпаться! – зло ответил Пётр Семёнович. – Наˊхрен кукарекать, пока не рассвело. Может, всё само собой рассосётся – мало ли заговоров против товарища Сталина было, и где те заговорщики?

– А если не рассосётся?

– Тогда шанс появится. За просто так с кондачка никто хозяина валить не решится, только если под ногами угольки горячие. Иначе давно бы… А как начнёт припекать, может, до нас очередь и не дойдёт, не успеет.

– А коли дойдёт?

– Тут есть варианты. Сладим мы своё дело гладко, глядишь, амнистию заслужим, ведь не кого-то, а вождя народов спасём. Не успеем или не сможем – вся страна с боку на бок перевернётся, такая делёжка начнётся – не до нас станет. Глядишь, щёлка и отыщется, в которую мы нырнём. Если подготовимся заранее.

– Складно поёшь, – кивнул Крюк, с прищуром глядя на Петра Семёновича. – Только всё это трёп. Мы уши развесим, а ты за ворота шагнёшь и стуканёшь на нас, чтобы шкуру свою спасти. Может такое быть? Не верю я тебе.

Верно, чужая душа потёмки, а со страху чего не наговоришь. Иной складно языком чешет, так что заслушаться можно, а на поверку – с гнильцой оказывается.

Думают командиры, сомневаются.

И Пётр Семёнович понимает, что за просто так ему веры не будет, что тут надо делом доказывать.

– Ладно, чтобы сомнения убрать, скажу.

Напряглись все.

– Стукачи у вас среди бойцов имеются. Мои люди. Они про все ваши делишки и слова, которые не воробей, мне докладывают.

– Как? Ты же ни с кем…

– Через «ящики почтовые» – щёлки в стенах, да камушки под ногами. Вот, смотрите… – Вытащил, расправил какую-то мятую бумажку, протянул. – Почитайте, что у вас тут вчера-позавчера было, кто про что речи держал и что измышлял.

Читают командиры, мрачнеют. Верно, были такие разговоры и происшествия мелкие, о которых они не докладывали. Видимо и впрямь затаились среди них чужие глаза и уши, которые всё видят и слышат.

– Кто это? Имена назовёшь?

– За здорово живёшь – нет. Баш на баш. Стукачок – против доверия. Без доверия мне… нам нельзя.

– Давай, говори!

– Одного назову, других пока нет. Это чтобы вы меня, сразу все узнав, не порешили. Теперь одного отдам, через неделю другого. А за это время мы кровушкой повяжемся, чтобы назад никому ходу не было.

– Как это?