Кивнул. Приказал:

– Вымойте его. Из шланга и мыло дайте. Потом переоденьте во что-нибудь чистое и ко мне.

Стоит пленный голый под струями ледяной воды, хватает ртом брызги, трётся мочалкой из сухой травы.

В кабинете коменданта тепло, железная печка топится, на столе хлеб и колбаса, ломтиками нарезанная.

– Хочу сообщить, что майор Пономарчук готовит из лагеря массовый побег. Могу его указать.

– Гут, – кивает комендант. – Ты хороший русский, ты помогать рейху. Ешь… – Крутит ручку полевого телефона. Говорит по-немецки: – Хайль, Вильгельм. Твой человек пришёл ко мне. Да, сообщил о готовящемся побеге. Что с ним делать дальше? Хорошо, Вильгельм, отсылаю его к тебе с часовым. Жду обратно бутылочку обещанного шнапса…

Трясётся грузовик по разбитым русским дорогам, так что не уснёшь. Это тебе не немецкие автобаны. Сидит охранник, на колени автомат положив, напротив пленный русский солдат. А может, уже и не пленный. Мог бы он сбежать, накинувшись на конвоира и перемахнув через борт грузовика, но нет, не бежит, сидит смирно.

– Разрешите, герр майор?

– А… Иван… Ты молодец, Иван, ты хорошо сделал свою работу, значит, немецкое командование может верить тебе. Ты предупредил большой побег, теперь мы расстреляем виновных и еще несколько десятков пленных, чтобы им наперёд повода не было. Так, кажется, говорят русские?

– Чтобы неповадно было.

– Йя, йя. Гут. Не-по-вадно. Надеюсь, ты понимаешь, что теперь назад идти нельзя, теперь тебя, если ты вернёшься, расстреляют. Здесь, в папке, подшиты все протоколы, которые могут попасть в НКВД, если ты станешь делать глупости. Ты соглашаешься?

Кивает Иван. А сам думает, всё время думает, почему всё случилось так? Именно так… Школа абвера, потом лагерь, где он должен был доказать свою преданность рейху. Доказать или там и остаться. И сгинуть. Что его заставило – инструкции командиров, которые приказали ему вживаться, несмотря ни на что, предупредив, что его будут проверять, возможно, вязать кровью и его долг выдержать испытание до конца, и коли перед ним поставят его товарища и прикажут расстрелять – стрелять без раздумий и угрызений совести во имя их общего дела, во имя победы. И он выполнил приказ, он прошёл проверку. Но долг ли его вёл или страх смерти? Не просто смерти, а вот такой, без еды, в земляной норе, с кровавым поносом, в общей безнадёге и злобе. Что это было – долг или слабость? Нет ответа. Потому что ответ этот страшен и безнадёжен.

– Теперь ты будешь курсантом школы. Забудь своё имя, у тебя будет много имён. Здесь по документам ты будешь называться курсант Клещ. Ты понял?

– Так точно, герр майор.

– Тогда ступай. Два дня у тебя отпуск – можешь отдыхать, спать, кушать и еще спать. Потом будет служба. Ты молодец, Иван, ты будешь настоящий немецкий солдат…

Так начал Абвер свою службу у немцев. Именно так. И не дай бог кому-нибудь еще…

Через неделю в курилке он встретил… Чёрт побери!.. Не может быть!.. Он встретил майора Пономарчука. Того самого… Живого. И вполне себе довольного жизнью. Смолящего немецкую сигарету.

– Чего вылупился? Узнал? Я это, я. Такой же, как ты. Я пленных на побег подбивал, ты нас заложил. После тебя без малого сотню немцы в ров рядком положили и еще десяток повесили. Так ладно мы сработали. Ты и я.

– Но ведь ты…

– Проверочка это была, должен был я побег организовать, чтобы шатающихся выявить. Хитрецы немцы, не желают ждать, когда кто-нибудь за колючку по своей воле сорвётся, вот меня и послали. И тебя вслед за мной. Одной верёвочкой нас повязали. Ты меня заложил, я бы на тебя указал, кабы ты про побег начальству не доложил. Так что вместе мы рейху службу сослужили и дальше служить будем верой и правдой…