– А если без кликух, если как положено?

– Тогда заключённый Рюмин-Задунайский, звать Илья, батюшку Владимиром кликали.

– Дворянская кровь и бабушка фрейлина?

– Точно так. И бабушка, и дедушка в палаты белокаменные вхожи были, с государем-императором знались и ручку ему лобызали.

– Заливаешь, поди?

– А может, и так. Что вам имя моё, когда я сам здесь перед вами со всеми своими гнилыми потрохами?

– Ссучился, – зло прошипел кто-то сзади.

– Лучше ссучиться, чем зашквариться. – Парень посмотрел на Кавтаранга. – Бери меня в свою команду. Ребята вы здесь, как я погляжу, серьёзные, на фраеров не похожи, бодягу не разводите – один хрен, не мытьём, так катаньем доломаете. – Он рванул картинно на груди рубаху. – Эх, прощай жизнь моя вольная, воровская! Был я в законе, а нынче под закон, как под паровоз попал… Банкуй, начальник, твоя взяла, давай сюда свою волыну, правый суд вершить.

Кавторанг вынул из кобуры пистолет, передёрнул затвор, загнав один патрон в ствол, выщелкнул, сбросил обойму.

– Не здесь – в тире. Всем… Слушай мою команду!

А дальше обычным порядком – подвал без окон с единственной железной дверью, дальняя стена, зашитая досками, мишени в рост и… люди. Живые.

И уже в тире была поставлена последняя точка. Вернее, многоточие… Дерьмовое дело, но уже привычное.

Вечером сели командиры по зэковской привычке на корточки, папироску по кругу пустили, хотя у каждого в кармане свои были. Убитых не вспоминали. Что было, уже прошло, у зэков каждый божий день соседи по нарам вперёд ногами из барака съезжают, по всем не наплачешься.

– Лихо ты, Кавторанг, умеешь с личным составом воспитательные беседы вести, – похвалил Партизан. – У меня, грешным делом, тоже коленки задрожали от твоего рыка. Где так глотку драть научился?

– Жизнь научила. Я ведь разного народа на передке повидал, и начальники случались, и блатные, и школьники вчерашние. Всех под один знаменатель приходилось подводить, гражданскую дурь вышибать. Мне солдаты нужны были, бойцы, а не шваль подзаборная. Но там проще было – за мной армия стояла, Верховный главнокомандующий, страна. Дело наше правое…

– И трибунал.

– И он, как без него. А за нами кто?.. Меня тоже иногда сомнения берут. А сомнения только кулаком или пулей выбить можно. Хотя в армии не так жёстко стелили, там близких за чужие грехи не притягивали. Хотел было Жуков приказ протолкнуть, чтобы родственники за предателей и дезертиров вплоть до высшей меры отвечали, да Сталин не дал, спросил: кто у станков стоять будет, кто победу ковать? Мало было Жукову солдатской крови, к солдатским матерям и сёстрам потянулся, хорошо, что не получилось.

– Шлёпнул бы его? – спросил Крюк.

– С превеликим удовольствием, и не промахнулся бы. Видел я, как он воевал, позиции фрицев трупами заваливая. Сам по ним в атаку бегал, так что под ногами чавкало и сапоги вязли. Вдарит мина, ты весь в кишках, требухе и гнили, падаешь на трупы и зарываешься, чтобы осколком не зацепило. В три слоя солдатики друг на друге лежали, а он новых по ним на убой гнал, говорил: «Ничего, бабы еще нарожают». Нельзя так воевать, умом надо, а не кнутом.

– Так и у нас кнут.