Сегеня послушно вытянул руки вперед, и они были тут же завязаны каким-то хитрым узлом. После этого его вывели на двор, где и на ноги набросили петлю, сделав шаг чуть ли не вдвое короче.

- Да за что меня? – с тоской спросил Сегеня. – Что я сделал то?

- А ничего ты пока сделал, - ответил ему староста. – Да только эстафета пришла, голубь. Всех подозрительных велено хватать, и в Новгород вести. Сказали, ежели того самого поймаешь, то вся деревня год без податей живет, все недоимки прощаются, а старосте – чарка из рук самого князя, гривна на шею за усердие и сто фунтов соли. Понял? А если понял, то иди! Сильно я надеюсь, что ты тот самый и есть, паря. Уж очень мне хочется от самого князя уважение получить. Мне тогда вся деревня завидовать будет.

- А от кого эстафета хоть? – с тоской спросил Сегеня.

- От самого большого боярина Горана, - почти шепотом ответил староста, схватив оберег, висевший на шее.

Так и оказался Сегеня в крепкой избе, где кроме него еще пяток бедолаг сидело. Их выводили по одному, кто-то из них возвращался в избу, кто-то – нет. Иногда до него доносились истошные крики, от которых обмирала душа, а сердце колотилось, словно пойманный воробушек. И вот очередь дошла до Сегени. Стража вывела его из избы и притащила в соседнюю дверь, где за сбитым из толстых досок столом сидел могучий мужик с серебряной гривной на шее. Позади него стоял столб с перекладиной и веревочными петлями. Рядом с ним была смешная фигурка в виде детской лошадки. Фигурка смешная, да только не смешно стало Сегене, когда он увидел, что спина у нее стесана топором в острый угол. В этой комнате еще много чего интересного было, да Сегене не до любопытства было. Ему стало страшно. До того страшно, что он даже обмочился с перепугу. Жуткий человек, которым пугали детей по обоим берегам Дуная, ручной пес князя, сидел напротив него собственной персоной и сверлил Сегеню тяжелым взглядом. Сзади него крепкий парень с тупым равнодушным лицом раздувал в жаровне огонь, искоса поглядывая на начальство. Видимо, приказаний ждал.

- Рассказывай, - обронил боярин Горан, продолжая сверлить парня взглядом.

- Что рассказывать-то? – застучал зубами парень. - Я и не знаю ничего.

- Кто таков, где родился, кто отец, кто староста твой? - продолжил Горан. – И заодно расскажи, зачем обров сюда привел. Без утайки рассказывай.

- Не приводил я обров, - заныл Сегеня. – А живу я у гор, на заимке. Нет у меня старосты никакого.

- Как же тебя в такую даль занесло, парень? – сочувственно спросил его боярин.

- Так обры пришли. Бежал я.

- Кто тебя знает? Где твой род? Как отца зовут? – впился в него взглядом Горан.

- Род мой у самых гор, владыка Вуйк у нас главный. А отец мой умер давно, от лихоманки сгорел, когда я совсем малой был.

- Вуйк, говоришь, - задумчиво сказал Горан. – Ошибся ты, парень. Владыка тот полгода уже, как помер. Ну, сам все расскажешь, или огнем прижечь?

- Не знал я боярин, в лесу ведь жил, - завыл Сегеня. – Да меня все знают, кого хочешь, спроси!

- Кого спросить? Имена! Весь какая? – впился в него взглядом Горан. – Что замялся? Придумываешь, парень?

- Испанский осел, боярин? – деловито спросил палач. – Или сразу на дыбу и клещами его? Я нежно, как бабу. Не покалечу даже.

- Не надо на осла, - сказал после раздумий Горан. – Время только терять. На дыбу его вздень. Темнит он.

- Писаря звать? – снова спросил палач, когда Сегеня висел на дыбе, с хрустом вывернув руки за спиной. Парень подвывал от страха и боли. Того и гляди, руки из суставов выскочат.