Сотник встает и бесшумно растворяется в ночи.

Я не видел, как две пары дружинников подкрались к караульным. Заметил только две тени возле костра у загона. Оба сельджука были убиты бесшумно. Видимо, в этот момент убили и вторую пару караульных, потому что, когда я перевел взгляд на них, оба уже не сидели, а лежали рядом с костерком, пламя которого освещало их тела. Дальше я не видел, но чувствовал движение в лагере врага. В одном месте кто-то тихо застонал, в другом — захрипел, захлебываясь собственной кровью, в третьем храп оборвался. Сельджуки умирали, так и не поняв спросонья, что происходит.

Жизнь военного — это продолжительные периоды тренировок и спокойной жизни и короткие мгновения боя, когда за несколько часов и даже минут надо применить всё, что ты умеешь и можешь, и выиграть. Иначе все предыдущие годы тебя зря кормили и обучали. При этом готовым к бою надо быть постоянно и повсеместно. Особенно, если ты рядом с противником. Стоит расслабиться, втянуться в бытовуху — и однажды не проснешься.

Ко мне вернулся Будиша и доложил:

— Одного взяли живым, как ты приказал. И еще те, кто в шатре.

— Пусть все отдыхают, пока не начнет светать, — отдал я новый приказ.

— А с пленными что? — спросил сотник.

— Тоже пусть спят, а то шум поднимут, — распорядился я.

Когда небо посерело, дружинники начали собирать трофеи. Десять человек окружили шатер, держа оружие наготове. Сопротивление вряд ли будет, но расслабляться не стоит.

Проснулся кто-то из пленных и задал интересный вопрос:

— Эй, вы кто?

— Заткнись, — посоветовали ему.

Совет не подействовал. Вскоре все пленные уже не спали, переговаривались довольно громко.

— Пора будить, — сказал я сотнику.

Шатер был круглый, из плотного холста, который хорош на паруса. Издали он казался белым, но на самом деле был светло-серым с желтоватым оттенком. Центр шатра поддерживал шест, а от боков шли шесть растяжек к колышкам, воткнутым в землю. Еще шесть колышков держали низ шатра. Дружинники сперва выдернули колышки с растяжками, а потом зацепили крюком алебарды шест и завалили его. После паузы в шатре послышался возмущенный женский голос, а следом сердитый мужской, который требовал, чтобы шатер вернули в прежнее положение. Поскольку никто не кинулся выполнять его приказ, из шатра высунулись выбритая голова юноши с заспанным, узким, смуглым лицом, на котором выросли едва заметные черные усики. На правой щеке была красная полоса. Юноша похлопал ресницами и задал на тюркском, отдаленно напоминающем турецкий, тот же вопрос:

— Вы кто?

— Ни за что не угадаешь! — насмешливо произнес я на турецком. — Вылезай, и без глупостей.

Юноша понял меня и вылез из шатра. На нем была только красная рубаха. Командир сельджуков осторожно, как человек, не привыкший ходить босиком, ставил ноги на холодную землю. Он посмотрел на своих солдат, которые лежали с перерезанными глотками в лужах крови и побледнел. Наверное, представил, что мог лежать так же.

— А ты кто? — в свою очередь спросил я.

— Асад, племянник эмира Хакима, который командует этой армией, — ответил юноша.