— В Согдее куманы пограбили купцов сельджукских, вот султан Ала-ад-Дин Кейкобад и прислал войска, чтобы наказать за это, — сообщил Теодор. — И правильно сделал. У этих куманов никакого закона нет. Что хотят, то и творят! — возмущенно добавил он, а потом, видимо, вспомнил, что половцы считаются союзниками русов, закончил примирительно: — Не все, конечно…
— Я половцев в прошлом году разгромил. Повадились налеты совершать на мои деревни. Вот и отбил охоту, — рассказал я.
— По-другому с ними нельзя, — произнес Теодор.
— Сельджуки захватили Согдею? — задал я вопрос.
— Нет, держится еще, — ответил хозяин постоялого двора. — Наши купцы возят продукты и осажденным, и осаждающим. Говорят, хорошо на этом зарабатывают.
Уж я-то знал, как можно заработать на снабжении осажденных! И тут у меня появилась интересная идея.
— Так ты говоришь, двор у тебя пустой? — сказал я и, не дожидаясь ответа, предложил: — Я сниму его весь на неделю или больше.
— Зачем тебе за весь платить?! — не понял гот. — Твоих лошадей никто не потеснит, обещаю.
— Сюда перевезут мои грузы, и моя жена со служанками здесь поживет, — сообщил я.
Мы быстро договорились о цене, после чего гот свел меня с местными биндюжниками — перевозчиками грузов на телегах. Я нанял их для доставки грузов с нефа на постоялый двор. Затем поспешил в порт, чтобы приостановить перегрузку на ладью. Она мне нужна будет пустая.
Дружинники выслушали мой новый приказ молча. К тому времени на ладью перетащили треть бочек с оливковым маслом и вином. Делали все вручную. Представляю, сколько матов в мой адрес дружинники произнесли про себя. Вечером, на ужин, я выставил им за это бочку вина, выдал часть их доли в добыче и разрешил всем, кроме караула, отправляться на ночь в город или куда захотят. Сам поехал ночевать на постоялый двор, куда до этого перевез Алике, ее служанок и сундуки с приданым. У гота были свои термы. Не такие впечатляющие, конечно, как городские, зато под рукой. Впервые за много дней мы помылись от души. Особенно радовалась Алике. Ее очень напрягали проблемы с личной гигиеной. Она выросла в Греции, а не в дремучей Франции.
Утром большинство дружинников оказалось с разбитыми мордами. Значит, ночью было весело. Одному было даже слишком весело, поэтому с поломанными ребрами отлеживался на палубе в тенёчке. Я приказал перевезти его на постоялый двор вместе с пятью ранеными во время захвата нефа. Тяжелораненый умер. Похоронили его в море. Остальные занялись перемещением бочек с вином и оливковым маслом с нефа и ладьи на постоялый двор. Мончук руководил работами на причале, Будиша — на постоялом дворе.
Двое дружинников сопровождали венецианского купца, чтобы у него не возникло желания сбежать. Я разрешил ему перемещаться по городу в поисках заимодавцев. В противном случае обещал продать его в рабство. Здесь этот вид бизнеса процветал, благодаря самоотверженному труду половцев. Оказывается, купец — парень ушлый. Его груз князь Ахейский арестовал по просьбе венецианского дожа. Купец кого-то кинул в Венеции и не пришел на суд. И Алике он вез не даром. За нее заплатили бочками с вином, которые были в трюме нефа. Будем считать их ее приданым.
Купец вернулся к полудню с толстым генуэзским коллегой, у которого была густая черная борода и усы и не менее густые брови, очень широкие. Одет он был простенько — в льняную белую рубаху, легкую серую тунику из дешевой ткани и короткие штаны. На ногах что-то типа сандалий: к подошве из толстой кожи крепились широкая кожаная петля, в которую вставлялся большой палец, и тонкие длинные ремешки, завязывающиеся на лодыжке.
— Мне сказали, что ты продаешь неф, — начал разговор генуэзский купец.
Его венецианский коллега скривился от возмущения. Он ведь привел генуэзца, чтобы тот заплатил выкуп. Судя по всему, генуэзский купец не собирался это делать. Видимо, он был не так доверчив, как те, кого кинул мой пленник в родном городе.
— Да, — подтвердил я, — но после того, как получу за купца выкуп в тридцать пять фунтов серебра.
Иначе получу за него, как за обычного раба, причем не молодого, то есть, дешевого.
— А за неф сколько хочешь? — поинтересовался генуэзец.
Я назвал цену. Она была фунтов на двадцать пять серебра ниже той, за какую как мне сказали, можно быстро продать судно. В итоге венецианский купец обошелся бы всего фунтов в десять, а если не спешить с продажей нефа, взять полную его стоимость, то венецианец обошелся бы даром.