Милка вскинула точёную голову, звонко заржала. И тут откуда-то из темноты ей внезапно ответил другой, чужой конь. Лязгнуло железо, и в унисон ему раздалась лающая иноземная речь. И от этих звуков Ивашку до самых ступней прошибло холодным потом, пронизало смертным ужасом. В горле комом встал крик.
– Немцы! Снова немцы! Мизгирь!
– Беги! – закричал Мизгирь в ответ, взметнувшись с земли.
Но было поздно.
Затрещали кусты. Из них на Ивашку надвинулась длинная, по уши закованная в броню лошадиная морда. Всхрапнула. И, видно почуяв близость кобылы, здоровенный жеребец вскинулся вдруг на дыбы, завизжал, надсадно и зло – ухнул, ударяя пудовыми копытами в дёрн.
С диким мявом Мурысь прыснул в сторону, распушил щеткой хвост.
В свете костра полыхнул зеркальным блеском доспех всадника, увенчанного рогатым шлемом, со свистом вспорол воздух выдернутый из ножен меч. Конь рванулся вперёд, сшибая Ивашку грудью, – тот упал ничком, с тихим вскриком, прикрывая руками голову. Это было последним, что увидел Мизгирь, лихорадочно рванувший из-за пазухи револьвер.
А для Ивашки ночь взорвалась яркой болью. А потом навалилась тьма.
* * *
«Степь в траве хоронит минуты, друг мой, что ты слышал под утро?
Что за злую весть сообщил кому-то звон умершей струны?
Я узнал ответ на рассвете: ветер дует в сторону смерти.
Нам дорогу к ней протоптали черти – дети полной Луны!»
(Канцлер Ги)
Мизгирь через силу приподнял голову и застонал еле слышно – затылок ломило. Со лба соскользнула мокрая тряпица. Ее тут же заботливо кто-то поправил, вернул на место. Звякнул металл.
– Ивашка, ты? – он вгляделся в маячившее над ним в полумраке белёсое пятно – чье-то лицо.
– Неа, не Ивашка я. Федька. – Отозвался ломкий мальчишечий голос. – А окромя меня ещё Захарка тут, Аринка и Кир. Мы русичи, из-под Новгорода. Ярик вроде тоже русич, но он блажной. Мы его речи не особливо разумеем. Эйвар еще с нами, и Лууле, и Зельда, они вовсе уж бестолковые. Только ревут, почём зря, лопочут по-иноземному. Семеро нас тут.
– А Ивашка где же?! – стрелок заозирался вокруг, тут же машинально ухватился за пояс и с облегчением выдохнул: револьвер всё-таки был на месте.
Под лопатками же обнаружились грубо отёсанные доски; они больно впились в спину гвоздём. Доски ходили ходуном и надсадно скрипели. Цокали лошадиные копыта.
«Повозка!» – смекнул Мизгирь.