– Дай бог, чтобы не пригодилось!
Едва они успели закидать обратно весь хлам и навесить замок, как с улицы заглянула Алёна, цепким взглядом окинула мужа и гостей:
– Нешто шкалик заныкали? – она понимающе усмехнулась, упёрла руки в бока. – Зову-зову их – не дозовусь. Уж и завтрак простыл! Ну-ка, живо к столу дуйте!
– Давайте-давайте, – Танкист подмигнул им, будто ненароком загораживая ларь широкой своей спиной. – Оладьи у Алёны отменные. А я сейчас тоже – еще пару шестерней прилажу и подойду.
Но они так и не дождались Степана к завтраку – тот вновь с головой ушел в работу над своим изобретением. Жена сама отнесла ему на баз глечик с молоком и тарелку с печевом.
Оладьи и впрямь оказались знатными: румяные, мягкие, сдобные – стрелок умял их со сметаной да с медом едва ли не целую стопку. Ивашка от него не отставал. Мурысю тоже налили сметанки в блюдечко – громко мурча, тот принялся лакать. И тут же, за столом, все едва не заснули. Хозяйка, правда, подметила, что гости клюют носом, сноровисто постелила им в горнице и, не задавая лишних вопросов, тихо притворила за собой дверь…
***
«Птицы сквозь закат прокричали, друг мой, что ты слышал ночами?
Предсказаний ветра напев печальный ведом скрипке твоей!
Свистнули ободья в колесах, дует ветер в сторону солнца.
Кто из нас домой нынче не вернётся – не сказал суховей.
Ветер мой, ветер, что ты услышишь
В шёпоте диком гуннских степей?
Кто мне ответит – птицы да мыши,
Лунные блики да поступь коней».
(Канцлер Ги)
– Мизгирь, а ты море когда-нибудь видывал? – Ивашка вытянулся на старом зипуне, запрокинул остроносое лицо к бархатному тёмному небу: выискивал знакомые созвездия. Рядом, мягко пофыркивая, хрупали травой стреноженные кони. Под боком свернулся калачиком тёплый Мурысь, завёл свою песенку.
Журчали ночные цикады.
– Ась? – сонно отозвался Мизгирь, пошерудил веточкой угасший было костёр. Тот ожил, взметнул яркий сноп искр, враз высвечивая из темноты знакомые морды: вот их Чубарка, старый и смирный мерин; вот соседский Гнедко, чуть поодаль – сивая Милка со звездочкой на покатом лбу и ее рыжий годовик Яшка, ласковый, но дурной – всё бы ему играться да колобродить!
– Море… – мечтательно протянул парнишка. – Я всё думаю: какое оно?