– Увидишь, – с лукавой усмешкой обронил парень и снова уверенно зашагал вперёд – теперь уже по ведущей к лесу тропе. Тут деревенские всегда грибы да ягоды брали. И было это совсем не в той стороне, где находилась заветная «палестинка»-полянка Ивашкиной мамы.

– Мр-р! – подтвердил Мурысь и припустил за Ивашкой. Он будто тоже хотел сказать – увидишь!

И стрелок увидел.

Посреди залитой лунным светом поляны, на которую они втроём выскочили (Ивашка всё ускорял и ускорял шаг) высился, уходя вершиной к самому небу, кряжистый, осанистый, словно кузнец Фрол, дуб-великан. Резная крона грозно и задумчиво шумела над их запрокинутыми головами. А посреди огромного, в несколько обхватов ствола с потрескавшейся корой чернело дупло, в которое легко мог протиснуться человек.

Мизгирь несколько раз моргнул, пытаясь поверить собственным глазам. Но нет, ему не мерещилось! Не дупло то было – дверь.

Дверь!

На которой, будто вырезанное прямо по коре, белело одно лишь слово.

«Война».

Коротко глянув на затаившего дыхание стрелка, Ивашка не потянул дверь на себя, как тот почему-то ожидал, а толкнул внутрь что было силы.

И они все втроём ввалились в помещение комендатуры Криничанского района, выйдя прямо из стены перед столом герра коменданта и огромным портретом прилизанного человечка с маленькими усиками и безумным взглядом выпученных оловянных глаз.