В общем, всё было хорошо в новом мире Мизгиря. Но что-то нехорошо… Так и ждал он, что в этот светлый и радостный мир полезут, громыхая железной плотью, лязгая жвалами, чудища с Изнанки. Или чёрные бронированные машины, что перемалывали в прах ржаные снопы и тела раненых людей в той, другой Каменке.

Но нечем станет защищаться. Не было здесь пороха, ружей и пушек. Всё оружие, знаемое жителями этих мирных земель, – палицы да пращи, луки да стрелы. Ну, еще сабля кривая в красивых чеканных ножнах висела на стене в доме Фрола.

– Дедово наследство! – пробасил староста, подметив восторженный Ивашкин взгляд.

…Тревожные размышления стрелка оборвал Ивашка, распрямившийся и теперь ликующе махавший своей вершой, в которой бились, сверкая чешуёй, караси.

– Во-от! – прокричал он, сияя счастливой улыбкой от уха до уха и не обращая внимания на то, что его белая рубаха вся изгваздана илом и липнет к тонкому телу. «Ништо, мамка отстирает, хоть и побранит», – хмыкнул про себя Мизгирь, невольно улыбаясь в ответ.

Невозможно было не улыбнуться этому огольцу.

Льняные Ивашкины волосы отросли до плеч и теперь выбивались из узла, в который он их привычно скручивал. Прядки светились на солнце, как и сам Ивашка, помчавшийся к Мизгирю со всех ног со своим уловом.

– Гляди! – запыхавшись, он гордо сунул вершу Мизгирю под нос, довольно жмурясь. Но потом сам заглянул в неё – и будто на солнце враз набежала туча.

И Мизгирь не мог отвести глаз от садка, где за прутьями ивовой решётки беспомощно бились, разевали рты, задыхаясь в мучительной агонии, люди.

Господь Всевышний! Какие люди?! Нет же! Рыбы! Это же были караси, которых Мизгирь сам не раз удил в той же реке!

Что за наваждение?!

Он ошалело потряс головой, переводя непонимающий взгляд на Ивашку. А тот, внезапно крутанувшись на пятках, молнией метнулся обратно к мосткам, отогнул плетёную крышку верши и – р-раз! – с размаху высыпал в реку весь заблестевший на солнце улов.

Рыбы шлёпались в воду, а Мизгирь облегчённо смеялся.

– Остались без ужина, – весело попенял он подбежавшему вновь парнишке. Тот снова сиял, как медный грош.

– Мамка блинов напечёт, – беззаботно отмахнулся он и зашагал рядом с Мизгирём по дороге к деревне.

– Тебе тоже примстилось ЭТО? – вполголоса спросил стрелок уже со всей серьёзностью. – Концлагерь? Газовая камера?

Ивашка молча кивнул и сжал губы. Улыбка вмиг сбежала с его лица. За прошедшие месяцы он окреп, развернулся в плечах, хоть и остался тощим. Но сейчас его льняная макушка была уже вровень со скулой Мизгиря, а не ему по плечо.

– Здоровенный ты вымахал. Вырос на мамкиных-то блинах, – проронил Мизгирь, пытаясь снова свести разговор к шутке.

Но Ивашка вдруг остановился, вновь глянул строго и напряжённо:

– Так и есть. Вырос. И сил у меня прибавилось. Мизгирь… А ты хочешь назад свой пистоль? Тот, серебряный.