Я знаю этот голос — точно знаю.

— Тот, темно-синего цвета. Это агент Вэйд.

— А в чем дело?

— Да просто он загорелся.

— Что?!

— Вот черт!

Вот теперь я понимаю, что люблю агента Вэйда.

— Черт!

Ричард немедленно бросается прочь, наверняка он бежит с такой скоростью, что груди бьют его по лицу. Я не вижу, что происходит, но слышу, как Уилл достает огнетушитель из-под водительского сиденья, бежит к «форду» Ричарда и поливает его пеной.

— Отойди подальше, Рич… Я не хочу испортить тебе костюм.

Я решаю воспользоваться представившимся шансом и вылезти из багажника. Но как только я на дюйм приподнимаю крышку, агент Вэйд захлопывает ее, сильно стукнув меня по голове. У меня перед глазами все расплывается, а он шепчет непререкаемым тоном:

— В следующий раз, мальчик из багажника, план придумываю я.

Конечно, они начисто забывают о видеокассете, и Уильям три часа не встает из-за руля. Он, кажется, поставил себе целью проехать по всем выбоинкам и кочкам на дороге, и к тому времени, когда он тормозит и останавливается, я уже в таком настроении, что спокойно могу выпустить в него самую длинную очередь в истории. Я уже добавил небольшую порцию рвоты к общей вони, царившей в машине Уилла.

Уильям Холден во всем винил весь мир. Он считал, что весь мир виноват в том, что у него нет волос, нет голоса, нет никакой индивидуальности, и, безусловно, в том, что он сам превратился в безжалостного убийцу. До сих пор я ни разу не слышал, чтобы хоть один убийца открыто признал себя попросту больным человеком. Облысев в восемь лет, Уильям ушел в себя — правда, недостаточно далеко, насколько я понимаю — и вырос очень одиноким. Сначала он пытался стать автором бестселлеров — это, конечно, и до сих пор его голубая мечта, — но тревожное отсутствие таланта побудило его взяться за исследовательскую работу. Во время своих расследований он столкнулся с очень странными вещами, и жестокие убийства, которые он совершал, были, по сути дела, жертвоприношениями великому богу Ра. У него даже есть маленькая мантра, которую он постоянно читает: «Ра-ра-рарара». Только кажется, что это фанатская речевка.

Уилл тормозит, и, почуяв запах бензина, я понимаю, что он остановился заправиться. Я прислушиваюсь, пытаясь понять, что происходит снаружи. Уилл вставляет заправочный пистолет, почесывается, несколько раз произносит свою мантру «ра-ра», а потом, позвенев мелочью в кармане, куда-то уходит — скорее всего, расплачиваться. Он оставил пистолет торчать в бензобаке, и я покажу ему, что это очень опасно.

Я отодвигаю задвижку багажника, выглядываю в свою дырочку, потом медленно открываю багажник и осматриваюсь. Мимо проезжает восьмиколесный грузовик, который чуть не разбивается, когда водитель выглядывает из окна и замечает, как я вылезаю из багажника. Я быстро прячу лицо, дожидаюсь, чтобы грузовик уехал дальше по шоссе, чуть не попав при этом в серьезную аварию, — и вылезаю. Я не могу заставить себя взглянуть на то, во что я превратил багажник Уилла, но с уверенностью могу сказать, что его видеокассете опять потребуется чистка.

Я собираюсь с силами, хватаю несколько голубых бумажных полотенец, которые они, очевидно, держат для водителей, и вытираю ими лицо и одежду. При этом я обхожу машину Уилла и, когда он возвращается, стою, опершись на его капот. Он, естественно, удивляется, увидев меня, и слегка пятится при виде засохших пятен рвоты на моей одежде.

— Привет, Уилл…

— Дуглас?!

— Прости, меня тошнило…