Это отчасти вопрос о личностях. Когда вы попадаете на уровень кабинета министров, вы привыкаете идти своим путем или вы не попадаете туда. И если у вас нет своего пути и вы чувствуете себя расстроенным, вы обижены.
Неизбежно. И не секрет, что президенты не препятствуют этому, подыгрывая своим различным советникам в их игре друг против друга. Франклин Рузвельт был мастером в этом деле, если взять такой исторический пример.
ЦРУ должно быть абсолютно неотъемлемой частью процесса, потому что они формируют его частично своими оценками. Другие могут отличаться в своих оценках, но ЦРУ было единственным подразделением в правительстве, которое теоретически не имеет политических целей. Их работа заключалась в том, чтобы дать нам лучшее представление о ситуации. Таким образом, СНБ Никсона был тесно связан с ЦРУ, причем не столько из-за горячих новостей, сколько из-за того, куда идет этот процесс, что они думают по поводу того, что делается на другой стороне.
В начале работы администрации у нас произошел один спор о некоторых советских ракетных разработках. И у нас был доступ ко всей технической информации, но мы хотели понять, могут ли Советы стремиться к первому удару, развивая высокую точность. Я вызвал аналитиков в ситуационную комнату, чтобы они рассказали, как пришли к таким выводам. Руководству ЦРУ это не понравилось, потому что их мнение было сделано директором ЦРУ. Он не хотел, чтобы его сотрудников проверяли на предмет того, как они пришли к такому выводу.
Теперь о том, что касается экономической сферы, я понял, что у меня нет ни технических, ни экономических возможностей, и я даже не пытался их приобрести. Я пытался установить очень близкие отношения с (министром торговли) Питом Петерсоном и даже с (министром финансов) Джоном Конналли, чтобы что-то понять. Я не критиковал принимаемые ими меры с финансовой точки зрения, но пытался определить, как эти меры влияют на политическую ситуацию. Таким образом, однажды я оказался в прямой роли непосредственно вовлеченного человека, когда Никсон встретился с (Жоржем) Помпиду, президентом Франции, на Азорских островах. Конналли был министром финансов, и он сказал, что не хочет участвовать в уступках, поэтому я оказался в роли принесенного в жертву агнца. Меня послали встретиться с Помпиду, который был банкиром. Я сказал Помпиду: «У вас есть огромное преимущество, которое заложено в ваших знаниях, а у меня огромное преимущество в моем невежестве, потому что помимо той позиции, которую я вам предлагаю, в моем уме хаос, и я не могу его упорядочить».
Но, как правило, я пытался понять внешнеполитические последствия позиций минфина. Если бы у меня была проблема с внешнеполитическими последствиями, я бы обратился к Никсону. Но у меня не было никаких противоречий с министрами финансов и торговли, которые вписывались в его систему, потому что Конналли был очень властным человеком и оба были очень вдумчивыми.
Да. Например, на переговорах по ТТП (Транстихоокеанское партнерство) я как советник по безопасности, как правило, передавал полномочия наиболее высококвалифицированному человеку, которого я смог найти в повседневных делах, и оставлял свои взгляды только на вопрос типа «что нам необходимо сделать в таком случае».
В связи с этим я полагаю, что знал политическую ситуацию гораздо лучше, чем экономисты.
Что ж, ситуация в этой области тогда и сегодня совершенно отличается, потому что, когда мы открывались Китаю, наша торговля с Китаем была меньше по объему нашей торговли с Гондурасом. И Россия тоже была автономной единицей. Одной из наших попыток было то, что сегодня даже трудно себе представить: я пытался заставить Россию продавать нефть на открытом рынке в качестве угрозы для ОПЕК после войны 1973 года и нефтяного эмбарго. Я пытался найти договоренности, где Россия могла бы платить за зерно и подобные вещи нефтью. Мы рассуждали так: если на рынке будет больше нефти, это приведет к снижению цены. Но этому резко противостояли ведомства из сферы безопасности в нашем правительстве, а также нефтяные компании. Таким образом, мы так и не могли завершить эту работу. Но Уинстон прав. Россия и Китай не были основными экономическими игроками для администрации Никсона. Таким образом, мы должны были иметь в виду экономику, но это не было повседневной заботой.
Сейчас в министерстве обороны работают люди, для которых выполнение приказов – это образ жизни, поэтому мое общее мнение, изложенное с долей иронии, – не совсем правильно, но довольно близко к истине, – таково: если Белый дом отдает приказ министерству обороны, вероятность его выполнения составляет 80 процентов, а вероятность выполнения чего-то подобного – 100 процентов. Если Белый дом отдает приказ Госдепу, это повод для начала переговоров.
Да, это так! Но основной взгляд министерства обороны ориентирован на главнокомандующего, в то время как Государственный департамент заточен на государственного секретаря. Основной инстинкт Государственного департамента состоит в том, что они всю жизнь изучали политические и дипломатические проблемы, поэтому, если им приказывают сделать что-то, с чем они особенно не согласны, им нужно дать возможность предложить альтернативы. И это правильно, но в системе Госдепартамента нет того автоматизма, который видишь в минобороны, потому что оно действует с большим автоматизмом. Не так много зависит от немедленного исполнения.
Так что есть разница в том, как иметь дело с ними двумя. В осуществлении руководства Государственным департаментом для президента и советника по безопасности важно и, конечно, имеет решающее значение для госсекретаря, чтобы департамент работал в соответствии с его мышлением. Если вы делаете что-то всегда по приказу, это никогда не будет работать, потому что оно не будет частью того, что вы думаете. Поэтому важной частью руководства является обучение вашего ведомства.
Согласно общественному мнению, Хьюберт Хамфри однажды позвонил мне, когда в Вашингтоне велись споры и нас критиковали, и сказал: «Это явление, связанное с вашингтонскими политическими кругами. Вам надо выйти за пределы столицы, в народ, и обнародовать свои проблемы. В народе они воспринимают вас очень серьезно. И если каждый конгрессмен увидит, что вы апеллируете к его штату, это придаст вам больше влияния». Он сказал: «Когда вы приедете в Миннесоту, я пойду с вами», а он был кандидатом в президенты в том году. Сегодня немыслимо, чтобы такое могло бы произойти в нынешней обстановке. Мы восприняли это всерьез. Я полагаю, что мы произнесли 41 выступление в разных штатах. И в каждом штате, в котором мы побывали, я выступал с речью, встречался с группами руководителей, давал пресс-конференции. И обо всем этом редко сообщалось в Вашингтоне.