– Скорее туда! – Он пробрался мимо Дилары с детьми и ободряюще прокричал семье: – Это могут быть спасатели! Надо подать им сигнал! – Антон добрался до пожарного с молодым техником, нашарил рукой идущий от одного из них трос и по нему дошёл до расплывающейся во мраке фигуры Порфирьева: – Где они?! Я ничего не вижу… Надо выстрелить в воздух!

– Подожди, – осадил его Порфирьев. – Подозрительно как-то… Отметка костра четкая и крупная, но поодаль есть что-то ещё… то ли помехи на тепловизоре, то ли несколько человек рассыпались в темноте. Похоже на засаду с приманкой. Останьтесь здесь, я обойду и посмотрю поближе…

– Какая засада?! – воскликнул Антон. – О чём ты говоришь?! Мы в Москве! Здесь все свои! – Он повысил голос, убеждаясь, что Давид его слышит: – Если боишься, я сам пойду! Говори, куда идти!

– Туда, – Порфирьев указал рукой направление. Овечкин устремился в указанную сторону, но амбал схватил его за локоть, удерживая на месте: – Возьми фальшфейер! Через пять метров отвинтишь крышку, он загорится. Если это засада, то лучше не приближаться туда тайно.

– Отпусти! – Антон вырвался и выхватил у амбала фальшфейер. – Какая, к черту, засада, ты совсем уже спятил! – Он сорвал с фальшфейера защитный колпачок, и оттуда хлынул фонтанчик дымного красного огня. Антон задрал его вверх, врубил фонарь и побежал, спотыкаясь на бугристой россыпи грязных обломков: – Эй!!! Помогите!!! Эй!!! Вы слышите меня?!!

– Всем лечь! – Овечкин услышал позади приглушенный возглас Порфирьева и прибавил шаг.

– Эй!!! – Антон размахивал фальшфейером. – Кто-нибудь!!! Помогите!!!

Где-то впереди, метрах в ста или около того, пыльная темнота озарилась вспышками выстрелов, и на Овечкина обрушился град пуль. Что-то выбило у него из руки фальшфейер, и тот, кувыркаясь, отлетел в сторону. Антон не успел даже вскрикнуть, как что-то ударило его в грудь, вызывая острую боль в лёгких, и в ту же секунду второй удар обрушился на лоб, вызывая сильную боль в голове, резь в глазах и потерю картинки. Овечкин со сдавленным криком сжался, осел на колени и зажмурился, инстинктивно закрываясь от летящих навстречу пуль.

– Падай! Овечкин! Падай! – зарычал в головных телефонах Порфирьев. – Не шевелись! Если они тебя видят, пусть считают убитым! Всем замереть и не двигаться! Не кричать и в эфир не выходить!

Скрючившийся в позе эмбриона Антон, суча ногами, забился за какой-то расколотый бетонный обломок и застыл, вздрагивая от звука множества бьющих рядом ударов. Обстрел длился около минуты, затем прекратился, и всё стихло, погружаясь в пыльный мрак. Фонарь не работал, кругом повисла тишина, и Овечкин понял, что всё ещё жив. Боль в груди и рёбрах прошла, дыхание восстановилось, но из-за бешено колотящегося сердца и сковавшего тела страха, он не сразу это осознал. Надо осмотреть себя, но вдруг его шевеление спровоцирует новый обстрел?! Антон решил не двигаться, пока его не позовут в эфире, но вдруг Порфирьева и остальных убили? Нужно проверить жену и детей, но рации у них нет, а без освещения он может проползти мимо! Не зная, как поступить, Овечкин не двигался с места, пытаясь выглядеть убитым, но вскоре в горле начало першить, и он закашлялся. Минут пятнадцать он пролежал на месте, борясь с постоянно подступающим к горлу кашлем, потом где-то неподалёку во тьме замаячил отсвет фонаря, и в шипящем эфире раздался рык Порфирьева:

– Всем включить фонари! Саня, Володя – поднимайте людей! Овечкин! Выползай!

Позади Антона вспыхнули мутные пятна нашлемных фонарей, и он, откашливаясь, попытался выбраться из-за своего укрытия. Появление расплывчатого силуэта рядом с собой он не заметил, лишь почувствовал, как ему помогают подняться на ноги, и невольно зажмурился от внезапно ударившего в лицо источника света.

– Вроде цел, – голос, звучащий на фоне сильных помех, был незнакомым. – Фонарь на шлеме разбило пулей. Голову не зацепило, гермошлем не разбился, тепловизор не показывает кровотечения. Повезло.

– У него блок фильтров пробит, – ответил незнакомцу Порфирьев. – Пуля застряла внутри. Овечкин, почему кашляешь? В горле першит? Словно пыли наглотался?

– Д… – Антон вновь закашлялся. – Да… И голова кружится.

– Контузило от удара по фонарю, – определил Порфирьев. – Пройдёт. Нужно проверить, что у него с блоком фильтрации. Хотя бы фильтр заменить.

– Нет у нас таких фильтров, это гражданский комплект, – бьющий в глаза источник света сместился ему на грудь, и щурящийся Антон увидел пулевое отверстие, из которого лениво высыпалась какая-то мелкая чёрная субстанция, не то порошок, не то труха. – У нас вообще ни хрена нет, даже для себя! Собирай своих и возвращаемся! Быстро! С ним будем в палатке разбираться!

Луч света заспешил в другую сторону, и Овечкин разглядел солдата, облаченного в штурмовой комплект. Исцарапанные механические пневмоусилители конечностей и помятый в нескольких местах экзокорсет были надеты поверх армейского скафандра радиационной защиты, покрытого разводами грязи и копоти. Вооруженный боец старался светить под ноги, не направляя фонарь слишком далеко, его настороженный взгляд, наоборот, всматривался в утопающий в ночном мраке океан пылевой взвеси. Получив от Порфирьева короткий сигнал, солдат поспешил туда, откуда в Овечкина летели пули, и все заторопились следом.

Метров через семьдесят группа вышла к костру, сложенному из деревянных обломков внутри измятой железяки, в которой с трудом угадывался кузов от самосвала, но солдат, не останавливаясь, провёл всех мимо. Ещё дальше, метрах в тридцати от костра, обнаружилось несколько наскоро вырытых среди обломков углублений, в трёх из которых засели такие же вооруженные бойцы. В паре десятков шагов за их позициями из пыльного мрака выплыла здоровенная гора железобетонных обломков, между которых было отрыто что-то вроде тупика, внутри которого Овечкин заметил большую прорезиненную палатку армейской расцветки. Толстые стены палатки не пропускали свет, однако внутри стояла маленькая переносная печь с гибким дымоходом, выведенным куда-то вглубь развалин, чтобы рассеивать дым, и было достаточно тепло. В палатке лежали ещё четверо военных, двое в штурмовых комплектах, двое без таковых, все в армейских антирадиационных скафандрах. Последние оказались старшими офицерами, были больны и выглядели плохо.

Пока Овечкин и остальные размещались вокруг печи, Петрович принялся хлопотать над его пробитым блоком фильтрования воздуха, и Порфирьев вступил в разговор с офицерами. Насколько Антон понял, военные приняли их за врагов и открыли огонь. Пока они обстреливали Овечкина, Порфирьев обошёл их с тыла, обнаружил палатку и объяснил, что огонь ведётся по своим. Ну или как-то так. Судя по ведущемуся разговору, военные были из подземного города под Раменками, и отогревающиеся люди прислушивались к вялому голосу одного из офицеров.