– Я должен с ним поговорить! – Антон рванулся вперед, но Дилара немедленно его остановила.

– Что ты ему скажешь?! – она оглянулась на измотанную Амину, спящую беспокойным сном в заплечной переноске, и её шепот зазвучал ещё тише. – Что ляпнул чушь, не подумав? Потому что завидуешь Порфирьеву из-за того, что это он спасает всех, а не ты, и люди слушаются его, а не тебя?! Вот этого восьмилетний ребёнок точно не поймет! Делай своё дело! Я сама ему всё объяснила!

Овечкин хотел возразить, но заметил, что пробирающиеся через бесконечную свалку обломков люди остановились, и к нему спешит один из активистов. Оказалось, что он пропустил перекличку в эфире из-за того, что выключил рацию, и Порфирьев, не дождавшись ответа, остановил группу. Дилара пришла в ужас и порывалась бежать к Порфирьеву, вымаливать прощение, но всё обошлось. Амбал лишь запретил выключать рацию, запретил разговоры не по делу, чтобы не сбивать дыхание, и велел продолжать движение. Вскоре вновь начался снегопад, видимость ухудшилась, и группа измотанных людей молча брела по бесконечной свалке обломков, упорно борясь за собственные жизни.

Вскоре грязный снегопад усилился, и смесь бурых, сизых и чёрных хлопьев вяло сыпалась с неба сплошным океаном. Дважды налетал сильный ветер, превращающий всё вокруг в одно большое месиво клубящейся снегогрязи, и группе приходилось останавливаться и дожидаться возвращения штиля, потому что при вытянутой вперед руке не было видно даже пальцев. Оба раза ветер бушевал недолго, и люди продолжали движение, но пробираться через бесконечную свалку обломков становилось всё труднее – грязный снегопад скрывал поверхность, и люди часто спотыкались.

Потом наступила ночь, и стало ещё хуже. Забитый пылевой взвесью полусумрак превратился в полный мрак, температура упала до минус десяти, грязный снегопад не прекращался, ветер приходил всё чаще. Не имевшие скафандров люди и дети замерзали, особенно страдала маленькая Амина, тихий плач которой рвал Антону нервы на части, но Порфирьев не позволял группе останавливаться. Овечкин даже рискнул поговорить с асоциальным психопатом, чтобы попросить о привале и обогреве, но тот отказал, едва услышав.

– Если не выйдем в безопасное место вовремя, умрём все, – заявил он, не останавливаясь. – Антирада больше нет. И без того непонятно, кто из нас выживет после передозировки. Идут радиоактивные осадки, фон продолжает расти, хотя я думал, что выше уже некуда… Пока найдём топливо под снегом, пока разведём огонь – это время может оказаться решающим. Надо идти вперёд, пока можем. Как только выйдем туда, где нет радиации, то обогреемся.

– А если Амина умрёт от холода раньше?! – вскинулся Антон. – На это тебе тоже плевать?!

– Оставайся и разводи костёр, – отмахнулся психопат. – Делай что хочешь. Мы идём дальше.

Овечкин попытался воззвать к человечности остальных, но никто не встал на его сторону. По глазам жены Антон видел, что ей безумно больно от страданий дочурки, но был не в силах предпринять что-либо. Он даже хотел подобрать что-нибудь подходящее для изготовления факела и держать его рядом с Аминой, чтобы ей стало хоть немного теплее, но был вынужден быстро признать своё поражение. В пыльной темноте, под слоем грязного снега, ему не удалось отыскать ничего, что могло вспыхнуть быстро, а обломки обугленных деревяшек и оплавленных пластиков не загорались от зажигалки. Слабенький аккумулятор зажигалки быстро разрядился, и спираль накаливания потускнела, свидетельствуя о потере температуры нагрева. Овечкин понял, что не знает, каким способом Порфирьев разжигал костёр, и от идеи с факелом пришлось отказаться.

Бесконечные мытарства по бескрайнему месиву обломков продолжались, и скорость движения людской вереницы падала вместе с истощающимися остатками их сил. В какой-то момент под ногами Порфирьева вновь осело нагромождение битого оплавленного кирпича, и он провалился по пояс, повисая на связующих канатах. Один из них не выдержал нагрузки и лопнул, из-за чего амбала чуть не сбросило куда-то внутрь образовавшегося провала, но второй канат выдержал. Молодой техник с пожарным попытались вытащить болтающегося на весу Порфирьева, но сильная усталость не позволила им сделать это. Вытянуть его удалось только вчетвером, и Овечкин тянул за сплетенный из проводов канат изо всех сил. В эту секунду он ясно осознал, что без Порфирьева не сможет спасти себя и семью. Он даже не понимает, в какую сторону держать курс в ночном мраке поглотившего всё вокруг океана пылевой взвеси. Порфирьева удалось вытащить из провала наполовину, затем тот ухватился за какой-то прочный обломок и выбрался сам.

– Полметра до торчащей арматуры не долетел, – устало пробурчал здоровяк, поднимаясь на ноги. – На ней нанизано чьё-то тело в химзащите. Кто-то прошёл здесь до нас сутки назад.

– Там неглубоко? – Петрович подавился тошнотой, но удержал приступ рвоты. – Туда можно спуститься? У него осталось что-нибудь полезное?

– Всё забрали, – ответил Порфирьев. – Я осветил труп фонарём, ничего не видно. Он не один шёл, кто-то спускался к нему сразу после падения. Я видел следы.

– Там можно укрыться и развести костёр? – Овечкин сделал шаг к плохо заметному провалу и остановился, не решаясь приблизиться к грозящему осыпаться месту. – Хотя бы на десять минут?

– Туда лучше не спускаться, – Порфирьев отошёл от провала на пару метров и принялся связывать оборвавшийся трос. – Я пока над трупом висел, сработал датчик предупреждения о химической опасности. Что-то там не так. Наверху такого не было. Думаю, отравляющее вещество находится на поверхности его химзащиты, а у нас семь человек в самодельных скафандрах. Надо уходить.

Измотанные люди продолжили движение, и под ногами вновь потянулась засыпанная грязным снегом свалка обломков. Идти становилось всё тяжелее, люди часто спотыкались, ноги соскальзывали с неровных поверхностей осколков размозженных конструкций, кто-то не замечал торчащих из-под снега препятствий и налетал на них, словно слепой на уличную урну. Люди падали, Овечкин подавал сигнал в шипящий помехами эфир, группа останавливалась. Упавшим помогали подняться, ставили на ноги, и группа шла дальше. В завывающем порывами ветра пылевом мраке, кипящем чёрной снежной грязью, Антон так и не смог понять направление движения, и хаотичные данные компаса путали его ещё сильнее. Кроме перекличек, никто не произносил ни слова, и даже маленькая Амина ослабела настолько, что ей не хватало сил на плач.

– Стой! – сквозь трескотню помех прорычал Порфирьев. – Погасить фонари!

– Что случилось? – Антон вырубил фонарь и оказался в кромешной тьме. – Ты что-то видишь?

– Тепловизор даёт отметку, – прошипел эфир. – Похоже, впереди костёр. И что-то ещё…

Его голос смолк, и Овечкин на ощупь бросился в голову маленькой колонны, спотыкаясь о невидимые обломки.