Момент столкновения приблизился быстрее, чем я думал. 24 февраля все газеты Петрограда прекратили выходить одновременно со всеобщей забастовкой почти на всех заводах. Кое-где происходили бои между толпой и правительственными войсками. Острая нехватка продовольствия в столице в конце концов вынудила князя Голицына пойти на уступки. Чрезвычайное совещание из членов правительства (Протопопов не был допущен к участию) и представителей Думы и Госсовета постановило принять закон о передаче управления продовольствием городским управам в 24-часовой срок. Дума приняла этот закон на своем утреннем заседании 25 февраля, которое было последним.
В тот день стрельба шла по всей столице. Толпа была расстреляна на Невском проспекте, совсем рядом с Думой. Войска продолжали подчиняться приказам. Также шли бои на площади Знаменского и в других районах города. Вечером Павловский полк взбунтовался, но был тут же подавлен, а зачинщиков увезли в Петропавловскую крепость.
В эти дни в Думе непрерывно с утра до ночи шли совещания. Большинство все еще безнадежно пыталось найти «лояльный» выход из положения.
24 февраля весь город был превращен в военный лагерь. В полдень все мосты были забаррикадированы, и попасть в центр города из пригородов стало трудно. Конституционные демократы (кадеты) и лейбористы настаивали на том, чтобы заседание Думы, назначенное на 27 февраля, было проведено 26-го. Мы чувствовали необходимость в эти дни иметь общероссийский политический центр. Но большинство партий с нами не согласилось, и мы пошли на компромисс, назначив собрание вождей на полдень, а заседание Думы на 14 часов 27 февраля. В полночь 26 февраля Родзянко получил царский указ о роспуске, в котором не назначался срок созыва Думы. Этот последний акт «диктатуры безумия» превратил голодные бунты в революцию.
«Пока гром не грянет, мужик не перекрестится», — гласит старая русская пословица. Действия правительства по роспуску Думы перед голодной, обезумевшей толпой поразили Россию, как удар молнии, и открыли ей глаза на ту пропасть, в которую ее толкали безумцы и предатели царизма. Без Думы не могло быть Революции. Не могло бы оно произойти и без восстания рабочих и солдат. На первом собрании кадетской партии после революции Милюков сказал: «Мы должны преклониться перед теми телами, которые мы видели лежащими в красных гробах на Марсовом поле».
Выезжая вечером 26 февраля из Таврического дворца, мы еще не знали, что Дума должна быть распущена. Мятеж Павловского полка 25 февраля не был поддержан остальной частью гарнизона. В этот вечер толпы на улицах, казалось, расходились и успокаивались. Казалось, беспорядки подошли к концу. Вот почему крушение 27 февраля стало неожиданностью.
Я дал краткий обзор событий, приведших к революции. Революция не создала анархии в России, а была на самом деле здоровой попыткой страны спастись от надвигающегося распада. Преступная глупость правительства и усталость от войны привели Россию к Революции.
Революции удалось уничтожить самодержавие, но она не могла снять истощения страны, ибо одной из главных задач оставалось продолжение войны. Было необходимо максимально использовать ресурсы страны. В этом трагедия Революции и русского народа. Когда-нибудь мир научится понимать в правильном свете тот крестный путь, по которому Россия шла в 1916–1917 г. и действительно идет до сих пор. Я совершенно убежден, что только Революция удерживала русскую армию на фронте до осени 1917 г., что только она сделала возможным вступление Соединенных Штатов в войну, что только Революция сделала возможным поражение гогенцоллерновской Германии.
1917–1927 годы показали, что столетия самодержавия не могут не оставить следа в стране. Политическое тело было коррумпировано задолго до революции. Государство, построенное потом, кровью и слезами народа, давно уже распалось, а душа народа отравлена старой властью. Россия, придавленная самодержавием, была подобна рабу, гниющему в грязной темнице без света и воздуха. Напрягая каждый нерв, она нашла в себе силы разорвать оковы и тюремные решетки и вырваться из удушающего плена на волю.
Но я слышу грустные и сердитые голоса, возражающие: «Что толку вырваться из тюрьмы только для того, чтобы рухнуть на пороге?» На это я бы ответил:
— Подождите! Россия не пала замертво. Битва только началась.
Глава III
В составе Временного правительства
Я надеюсь, что читатель к этому времени достаточно усвоил политическую и социальную обстановку, в которой Временному правительству пришлось начать свою работу.
После образования 3 марта, и ухода из перегретой атмосферы Таврического дворца, правительство временно заседало в главном зале заседаний Министерства внутренних дел. В тишине просторной, тихой министерской палаты, увешанной портретами бывших правителей, имперских министров и представителей русской реакции, каждый из нас, может быть, впервые понял ту перемену, которая произошла в России. Нас было одиннадцать человек. К каждому из нас царское министерство внутренних дел относилось враждебно и подозрительно. И теперь в наших руках была верховная власть великой империи, власть, пришедшая к нам в самый трудный период войны, после взрыва, сместившего всю старую машину управления[2].
Я помню, с каким волнением князь Львов читал нам при первой нашей встрече доклад о положении в провинции. Из всех городов и городов, губернских и уездных мест приходили телеграммы, как будто написанные одной и той же рукой. Все они рассказывали одну и ту же историю: старая администрация, от губернатора до последнего городового и сельского пристава, бесследно исчезла, а вместо нее всюду образовывались всякие самозваные организации — советы, комитеты общественного спасения, совещания общественных деятелей и т. д. и т. п.
— Я телеграфировал, — сообщил нам князь, — всем председателям земских управлений с предложением принять на себя временно обязанности губернаторов, в качестве комиссаров Временного правительства.
Но в большинстве случаев председатели земских управлений в провинциях были консерваторами, а часто и откровенными реакционерами. Они не пользовались широким влиянием и не могли удержаться у власти в течение недели. Примерно то же самое было повсюду в провинциях по отношению к военным властям. Несколько более благополучной была ситуация с судебным аппаратом. Но и здесь, даже в Петрограде, где сохранился институт выборности магистратов, сложилась тяжелая ситуация. Деревни, освободившись от всякой административной бдительности, стали «самоуправляемыми». Крестьянство сразу же бросилось за землей.
В городах различные самозваные организации, подхлестываемые разбушевавшейся революционной бурей, занимались такой созидательной революционной деятельностью, как облавы, обыски, конфискации и освобождением не только политических заключенных, но и уголовников самого отъявленного сорта.
Стоит только на мгновение представить себе этот бушующий человеческий океан, освободившийся от всех уз, эту расплавленную, еще бесформенную революционную массу, чтобы осознать огромную историческую и положительную роль Советов, которые повсюду, как и в Петрограде, устанавливали революционную дисциплину. Несмотря на все свои большие ошибки и частые глупости, Советы представляли собой первые примитивные социальные и политические формы, в которые начала постепенно вливаться и остывать расплавленная революционная лава.