Клуб, в который мы зашли, двигался сам по себе, будто имел свои ноги. Он вибрировал так, что не нужно вставать со стула, чтобы потанцевать. Элин потащила Джека на танцплощадку, оставив нас с Элинор наедине. Беседа тянулась очень тяжело, да и шум от дискотеки не сильно помогал, как и выпитый аперитив.

— Ты из Англии? Ты в группе? Ты поешь? — мне удалось разобрать кое–что в шуме.

— А, ну да. Я из Англии и пою немного.

Я был впечатлён. Я орал в её ухо на максимальной громкости, а она все ещё сидела рядом.

— Ты пробовал ЛСД? Мне так понравилось. Я хотела заниматься любовью всю ночь, когда услышала “Nights in White Satin” Moody Blues, — сказала она.

Дайте–ка мне проверить её заявление. Я принимал кислоту, как вы знаете, и последнее, что мне хотелось тогда, так это обсуждать своё бессилие, не говоря уже о том, чтобы вынуть свой член под пресные звуки Moody Blues. Девочку явно нужно воспитывать, а может и не нужно. Возможно, её просто стоит оставить в покое. Ранним утром мы залезли в такси, и поцеловались на прощание у моего отеля. Провести её внутрь не представлялось никакой возможности — Ганс–викинг не дремлет на карауле. Я предпочитаю думать, что она бы и не пошла. Я был готов к тому, что потребуется время. На повестке ночи стояла спокойствие, несмотря на температуру, при которой вымирает всё живое. Я пригласил её на завтрак. Она согласилась, и я смотрел вслед такси, исчезнувшему за поворотом, вместе с моим настроением.

Я не мог заснуть. Спустившись в ресторан около десяти утра, я застал там Ли с Брайаном. О Боже! Неужели мне предстоит вытерпеть порцию насмешек?

— Дарова, красавчик! Чё ты тут делаешь в такую рань? — спросил наш Джорди.

— Впечатляет, — заметил Брайан. — однозначно, он здесь ради чего–то, или даже кого–то.

— Ради — скорее всего ключевое слово, — подколол Ли.

— Я жду кое–кого, — ответил я, закуривая.

Господи, я ненавидел эти штуки, но дымил, когда сильно нервничал.

— Поздравляю! Он, видимо, ночью трахался! — проорали они оба.

— Бросьте, пацаны!

Я увидел, как она подходила ко входу и после успешного объяснения Гансу–викингу, что её визит совершенно безобиден, представил Элинор группе. За омлетом мы старались узнать больше друг о друге, а у Ли с Брайаном появились срочные дела, особенно после моего пинка под столом.

У неё не было родителей. Вернее, она не была готова говорить об этом, и я не стал развивать тему. Кажется, она отрицала их существование просто потому, что мечтала стать танцовщицей.

— Я Элинор Ригби, — шутила она.

В шестидесятые отрицание родителей являлось обычным делом. Каким–то образом это дополняло образ дитя цветов.

Ресторан опустел, и я подошёл в пианино и сыграл несколько тактов «Бранденбурга».

— Прекрасно… так вы та группа, что играет эту музыку?