Дудочник двинулся по коридору, унося за собой свет.
Дверь с надписью «Секция Д» заклинило полуприкрытой. Нам пришлось протискиваться внутрь, моя рубашка едва не зацепилась за выступающие ригели замка.
Тут не было кроватей. Лишь ряд уступов, а в стенах трубки, ручки и чаши, встроенные в металлическую поверхность. В одну я заглянула, обнаружив на дне сливное отверстие и дохлого паука.
Вдоль задней части комнаты висели полки, заставленные большими банками из потускневшего от времени стекла. Там, где банки рассыпались или разбились, кольцо пыли окружало кучку костей.
Я подошла к полкам. Скорее всего, когда-то жидкость в банках сохраняла содержимое, как рассол огурцы, которые заготавливала мать. Или как тела в резервуарах Синедриона. Сейчас жидкости не осталось — только грязная линия чуть ниже верха банки. На дне каждой гнездились крошечные кости.
Если бы я не видела детские кости в гроте под Уиндхемом, я могла бы надеяться — хотя бы одно мгновение, — что это скелеты каких-то мелких зверьков. Но неприятие истины — непозволительная роскошь. Заставив себя присмотреться, я осознала, что крохотные черепа — человеческие. Каждый из них мог запросто поместиться у меня в ладони.
— Смотри! — Дудочник протянул мне один из черепов.
Я приняла его. Желтовато-коричневый от времени череп весил всего ничего, как пустая яичная скорлупа. Перевернув его в ладони, я заметила, что привлекло Дудочника — три глазницы. Я аккуратно вернула череп к другим костям, его три глаза смотрели на меня не отрываясь.
— Вот они — подопытные субъекты, которые жили Наверху, — догадался Дудочник.
В соседней комнате полки были шире, а банки напоминали скорее бочонки. На дне каждого — два скелета, два черепа. Вероятно, первое поколение рожденных близнецов. Склонившись, я попыталась рассмотреть содержимое ближайшей банки сквозь мутное стекло. Два черепа вместе. На одном крошечная челюсть разинута, будто в крике. Остальной скелет разбит, кости сложены небрежно, словно дрова для растопки костра.
Большая часть этикеток истлела или покрылась плесенью. Но на некоторых еще различались слова:
Один из черепов имел дополнительный ряд зубов, который прилегал к первому, как чешуйки на сосновой шишке. В другой банке больший из черепов выставлял напоказ четыре глазницы и два носовых отверстия.
Я попыталась представить себе обитателей Ковчега, маркирующих банки. Прикрепляющих замысловатые определения к омегам так, словно ярлыки могли сделать наши тела не такими неправильными. Выискивающих признаки, по которым мы от них отличались. Вскрывающих детей. Разбирающих, собирающих и считающих их кости. Для них мы, омеги, были лишь задачей, которую они пытались решить.
Задняя стенка соседней комнаты от пола до потолка состояла из ящиков. Я дернула один, вытащила. Он оказался глубже, чем я представляла. Выдвинулся больше чем на метр и заскользил бы дальше, если бы я его не тормознула, услышав стук костей. Заглянув внутрь, я увидела череп, который все еще слегка покачивался.
В каждом из ящиков, что мы открывали, нашлось то же самое. Мне даже показалось, что весь Ковчег построен не из стали и бетона, а из костей.
Дудочник заметил, как я побледнела, и, подтолкнув, закрыл ящик, который я держала.
— Эти кости ничего нам не расскажут, — произнес он. — Почему нет никаких бумаг, никаких записей?
— Синедрион все вычистил.