Прием, оказанный «Капиталу»

Надежда, которую высказал Энгельс после окончания первого тома, что Маркс, «сбросив с себя эту гору», станет совершенно другим человеком, исполнилась лишь отчасти.

Здоровье Маркса улучшилось ненадолго, и его материальное положение осталось тоже мучительно неопределенным. Он серьезно думал о переселении в Женеву, где мог бы жить гораздо дешевле, но судьба все еще пока привязывала его к Лондону, к сокровищам Британского музея; он надеялся найти издателя для английского перевода своего труда и вместе с тем не мог и не хотел выпустить из своих рук духовное руководительство Интернационалом, прежде чем движение не станет на прочные рельсы.

Большую семейную радость доставил ему выход замуж его второй дочери Лауры за ее «медицинского креола», Поля Лафарга. Они были помолвлены уже с августа 1866 г., но решено было, что жених закончит сначала свое медицинское образование, а потом уже можно будет думать о женитьбе. Лафарг был исключен на два года из Парижского университета за участке в студенческом конгрессе в Льеже и приехал в Лондон по делам Интернационала; в качестве приверженца Прудона он не вступал в более близкие отношения с Марксом и только из вежливости явился к Марксу передать рекомендательную карточку Толэна. Случилось, однако, то, что часто случается. «Он почувствовал сначала симпатию ко мне, — писал Маркс после помолвки Энгельсу, — но скоро перенес свою привязанность со старика на дочь. Его материальное положение среднее: он — единственный сын семьи прежнего плантатора». Маркс изображал Лафарга своему другу красивым, интеллигентным, энергичным, физически сильным молодым человеком, славным малым, и только находил, что он слишком избалован и слишком «дитя природы».

Лафарг родился в Сантьяго на острове Куба, но уже ребенком девяти лет прибыл во Францию. От матери своего отца, мулатки, он унаследовал негритянскую кровь, о чем сам охотно говорил и о чем свидетельствовали также матовый цвет кожи и большие белые глазные яблоки, выделявшиеся на правильно очерченном лице. Это смешение крови и породило, вероятно, упрямство Лафарга, вызывавшее порою досадливо-веселые насмешки Маркса над «негритянским черепом». Но тон добродушного поддразнивания, в котором они говорили друг с другом, показывал только их большое взаимное понимание. Маркс обрел в Лафарге не только зятя, создавшего жизненное счастье его дочери, но также способного и умелого помощника, верного хранителя его духовного наследия.

Главной заботой Маркса был тем временем успех его книги. 2 ноября 1867 г. он писал Энгельсу: «Судьба моей книги приводит меня в нервное состояние. Я ничего не вижу и не слышу. Немцы — хорошие ребята. Их заслуги в качестве прислужников англичан, французов и даже итальянцев в этой области действительно дают им право не обращать внимания на мою книгу. Наши представители в Германии не умеют агитировать. Приходится следовать примеру русских и ждать. Терпение — основа русской дипломатии и русских успехов. Но наш брат, которому приходится жить всего один раз, может пока отправиться на тот свет». Нетерпение, которое проглядывает в этих строках, было очень понятно, но все же не вполне справедливо.

Еще не прошло двух месяцев после того, как книга вышла в свет, когда Маркс так писал Энгельсу, а в такой краткий срок не мог появиться серьезный критический разбор. Поскольку же дело шло не об основательности отзыва, а лишь о том, чтобы «поднять шум» — Маркс считал это сначала самым нужным для воздействия на Англию, — то Энгельс и Кугельман прилагали все усилия, какие только были возможны, и нельзя упрекнуть их в чрезмерной щепетильности. Они достигли к тому же значительных результатов. Им удалось поместить во многих буржуазных газетах за метки о выходе книги и перепечатки предисловия. Они изготовили даже сенсационную рекламу по представлениям тогда шнего времени — биографическую статью о Марксе, и передали его портрет для напечатания в журнале Gartenlaube; но сам Маркс просил их воздержаться от такой «штуки». «Я считаю это скорее вредным, чем полезным, и не соответствующим достоинству человека науки. Редакция энциклопедического словаря Мейера уже давно письменно просила у меня доставить ей мою биографию. Я не только не послал, но даже не ответил на письмо. Каждый спасается на свой манер». Изготовленная Энгельсом для Gartenlaube статья — «сфабрикованная с величайшей поспешностью и в самой неотесанной форме пустяковина», как ее назвал сам автор, — позднее появилась в «Будущности», органе Иоганна Якоби, издаваемом с 1867 г. в Берлине Гвидо Вейссом, и имела затем любопытную судьбу. Она была в сокращенном виде перепечатана Либкнехтом в «Демократическом еженедельнике» и вызвала нелестное замечание Энгельса: «Вильгельм дошел до того, что не смеет даже сказать, что Лассаль лишь списывал у тебя, и притом с ошибками. Вся биография кастрирована таким умолчанием, и незачем было ее печатать». Либкнехт, как известно, вполне разделял сказанное в вычеркнутых фразах, но он не хотел вызывать раздражения у группы лассалевцев, которые только недавно отпали от Швейцера и именно в то время помогали основать фракцию эйзенахцев. Итак, не только книги, но даже статьи имеют свою судьбу.

Но если и не в первые же месяцы, то все-таки в скором времени Маркс дождался нескольких хороших критических разборов своей книги. Таковыми были отзывы Энгельса в «Демократическом еженедельнике», Швейцера — в «Социал-демократе» и Иосифа Дитцгена также в «Демократическом еженедельнике». Не говоря об Энгельсе, относительно которого это само собою разумелось, Маркс признал, что и Швейцер, несмотря на отдельные ошибки, сумел одолеть книгу и понять, в чем в ней центр тяжести; а в Дитцгене, о котором он в первый раз услышал только после появления своей книги, Маркс приветствовал философский склад ума, не высказывая в остальном преувеличенно высокого мнения о нем.

В 1867 г. появился первый отзыв «специалиста». Таковым был Дюринг. Он написал рецензию о книге Маркса в приложениях к словарю Мейера, не уловив при этом, как думал Маркс, новизны главных элементов содержания «Капитала». В общем, однако, Маркс был не недоволен этой критикой. Он даже назвал ее «очень приличной», хотя и догадывался, что Дюринг написал свою статью не столько из интереса и сочувствия к книге, сколько из злобы к Рошеру и прочим университетским авторитетам. Энгельс сразу отнесся менее благожелательно к статье Дюринга и выказал этим больше дальновидности, чем Маркс. Это обнаружилось на деле, когда Дюринг вскоре переменил фронт и не находил достаточно сильных слов для осуждения книги Маркса.

Опыт Маркса и с другими «специалистами» был не менее печальный. Еще восемь лет спустя один из этих господ, предусмотрительно умалчивая о своем имени, выпалил, подобно оракулу, что Маркс, как «самоучка», проспал целую эпоху в науке. После таких и подобных отзывов становится понятной та горечь, с которою Маркс обыкновенно отзывался о такого рода людях. Он только, быть может, приписывал слишком многое их злому умыслу и недостаточно считался с их невежеством. Его диалектический метод был им действительно непонятен. Это обнаруживалось особенно в том, что даже люди, не лишенные лучших намерений, а также и экономических знаний, лишь с трудом разбирались в книге Маркса. И напротив того, люди не слишком твердые в экономике и даже более или менее враждебные коммунизму, но хорошо усвоившие диалектику Гегеля отзывались о книге Маркса с большим воодушевлением.

Так, Маркс говорил с несправедливой суровостью о книге Ф. А. Ланге о рабочем вопросе, во втором издании которой автор подробно останавливается на первом томе «Капитала»: «Господин Ланге рассыпает мне большие похвалы, но только с целью придать важности самому себе». Цель Ланге, наверное, была не в этом, и его искренний интерес к рабочему вопросу стоит выше всяких сомнений. Но Маркс был прав, когда утверждал, что, во-первых, Ланге не понимал метода Гегеля, а во-вторых, еще менее понял критическое применение его Марксом. Ланге действительно говорит совершенно обратное истине, утверждая, что Лассаль свободнее и независимее относится к спекулятивному методу Гегеля, чем Маркс, у которого спекулятивная форма тесно примыкает к манере его философского образца, и в некоторых местах его книги, как, например, в теории стоимости, которой Ланге не придавал особого значения, с трудом проникает в предмет его обсуждения.

Еще более странным был отзыв Фрейлиграта о первом томе, который ему подарил Маркс. Дружеские отношения между Марксом и Фрейлигратом продолжались с 1859 г., хотя иногда и омрачались по вине третьих лиц. Фрейлиграт собирался вернуться в Германию, где издание собрания его сочинений обеспечивало ему спокойный закат жизни после того, как он уже почти шестидесяти лет остался без куска хлеба, когда закрылось управляемое им отделение банка. Последнее письмо, которое он написал своему старому другу — после того они больше не переписывались, — содержало сердечные поздравления к свадьбе молодого Лафарга и не менее сердечную благодарность за первый том «Капитала». Фрейлиграт писал, что вынес много поучительного из чтения книги и испытал большое наслаждение. Он считал, что успех ее, вероятно, не будет очень скорый и громкий, но что ее незаметное действие будет тем более глубоким и прочным. «Я знаю, что на Рейне многие купцы и фабриканты очень восхищаются „Капиталом“. В этих кругах книга достигнет своей цели, а для ученых она, кроме того, будет необходимым источником». Фрейлиграт называл себя только «экономистом с душой», и «гегельянство» оставалось чуждым для него в течение всей его жизни. Все же он прожил около двух десятилетий в Лондоне, в этом центре мировой торговли, и совершенно поразительно, что он ничего не увидел в первом томе «Капитала», кроме руководства для молодых коммерсантов, и в лучшем случае наряду с этим полезный научный источник.

Совершенно иначе гласил отзыв Руге, хотя Руге был непримиримым врагом коммунизма и не был обременен какими-либо экономическими познаниями; но он когда-то был младогегельянцем. «Этот труд, — писал он, — составляет эпоху и бросает блестящий, порою колющий глаза свет на развитие и гибель, на родовые муки и тяжкие дни страданий разных периодов общественности. Исследования прибавочной стоимости, добываемой неоплаченным трудом, экспроприации рабочих, которые работали на себя, и предстоящей экспроприации экспроприаторов — классические. Маркс обладает широкой ученостью и блестящим диалектическим талантом. Книга превышает горизонт многих людей и журналистов, но она совершенно несомненно проникнет в общее сознание и, несмотря на свои широкие задания, а может быть, именно благодаря им будет иметь могущественное влияние». Подобным же образом отозвался и Людвиг Фейербах; но, соответственно его собственному развитию, для него важна была не столько диалектика автора, как то, что книга изобилует интереснейшими неоспоримыми фактами, хотя и наводящего ужас характера. Они были для него подтверждением его моральной философии: где отсутствует самое необходимое для жизни, там отсутствует и нравственная необходимость.

Перевод первого тома появился раньше всего в России. Уже 12 октября 1868 г. Маркс сообщил Кугельману, что один петербургский книгопродавец поразил его известием о том, что перевод его книги уже находится в печати, и просил его прислать фотографию его подписи в качестве украшения для обложки. Маркс не хотел отказать своему «доброму русскому другу» в этой безделице. Ему казалось истинной иронией судьбы, что русские, против которых он неустанно боролся в течение 25 лет беспрерывно, не только по-немецки, но и по-французски и английски, оказывались всегда его доброжелателями. Его книга против Прудона, его «Критика политической экономии» нигде не получили большего распространения, чем в России. Он, однако, не придавал этому большой цены, говоря, что это сущее гурманство, которое стремится ухватиться за самое крайнее из того, что дает Запад.

Но это было неверно. Хотя перевод появился только в 1872 г., но он был серьезной научной работой и «мастерски удался», как признал сам Маркс по его окончании. Переводчиком был Даниельсон, известный под своим псевдонимом Николай — он, а вместе с ним некоторые главы перевел Лопатин, молодой смелый революционер, «человек живого критического ума, веселого характера, стоический, как русский мужик, который довольствуется тем, что у него есть» — так изображал Маркс Лопатина, когда тот посетил его в 1870 г. Русская цензура разрешила издание перевода с нижеследующей мотивировкой: «Хотя автор по своим убеждениям — несомненный социалист и вся книга обнаруживает совершенно определенный социалистический характер, однако, принимая во внимание, что изложение ее не может быть названо доступным для всякого и что, с другой стороны, оно обладает формой научно-математической аргументации, комитет признает, что преследование за эту книгу в судебном порядке невозможно». Перевод вышел в свет 27 марта 1872 г., а 25 мая было уже продано 1000 экземпляров, одна треть всего издания.

В то же время начал появляться и французский перевод и приблизительно тогда же — второе немецкое издание книги, выходившее выпусками. Французский перевод был сделан Ж. Руа, при значительном содействии самого Маркса, причем на долю Маркса выпала «чертовская работа», и он неоднократно жаловался, что легче было бы сделать перевод самому. Этому французскому переводу он зато имел право придавать особенную научную ценность и наряду с оригиналом.

Несколько меньший успех, чем в Германии, России и Франции, имел первый том «Капитала» в Англии. О нем был только краткий критический отзыв в журнале «Сатердэ ревью», который с одобрением отозвался об изложении, говоря, что сухие политико-экономические вопросы приобретают у Маркса своеобразную привлекательность. Более подробная статья, которую Энгельс написал для «Фортнайтли Ревью», была отклонена редакцией, как «слишком сухая», хотя Биссли, стоявший близко к редакции этого журнала, прилагал старания к тому, чтобы она прошла. Английского перевода, от которого Маркс ждал столь многого, он не дождался при жизни.

Глава 13. Интернационал на высоте