– Вы начинаете бояться своего детища? – Геббельс по-отечески улыбнулся.
Рейхсмаршал снова принял прежнюю позу.
– На вашем месте я бы не смеялся, Йозеф. Меня поразило то, что этот человек уже стал ощущать себя фюрером. Он с каждой минутой, с каждой секундой вживается в роль. Он двадцать четыре часа живёт жизнью Гитлера. Пока у него раздвоение личности. Но, боюсь, скоро он станет воспринимать себя только Гитлером и никем иным. Он видит, как подчиняются каждому его слову. Он уже сейчас ради проверки или из каких иных соображений может отдать самое безумное распоряжение, и все с ног бросаются его выполнять. А его это веселит!
– А вас бесит.
– Да, меня бесит! Можете смеяться, но буквально вчера он потребовал у адъютанта списки тех, кого будут судить. Чтобы, как я понял, спасти своих знакомых.
Геббельс вздрогнул. А вот это уже было поползновение на его вотчину. На что Геринг и рассчитывал.
– Но и это мелочи. А если завтра наш двойник решит снять с постов нас? – продолжал давить Геринг. – Прилюдно. Во время какого-нибудь очередного выступления. Вы можете дать гарантию, что этого не произойдёт?
Геббельс молчал. Он чувствовал: на этот раз «боров» прав. Подобного шага они не просчитали. Они думали, что будут единственными, кто станет управлять Бургдорфом. Но где гарантия, что сам Бургдорф не пожелает управлять ими?
– Я предлагаю, пока кукла в шоке и не пришла полностью в чувства, изолировать её. На время. – Геринг сделал паузу и добавил: – Подлечить.
Министр пропаганды понял, куда клонил маршал. Препараты для душевнобольных. Подавление воли. Нет, сегодня Геринг прямо искрит хорошими идеями. И он бы согласился с ним тотчас, если бы не знал «борова». А он его знал хорошо. Раз тот приехал только к нему, у него в голове созрела некая комбинация. А какие желания могут созреть в голове Геринга? Правильно: деньги и власть. А такие вопросы нельзя решать в одиночку. Даже Гиммлер должен принять участие в обсуждении. Иначе каждый из них, кроме этого толстяка, останется с голым задом.
– В целом ваше предложение заслуживает внимания. И я его поддержу. А каково мнение Бормана?
3
Хилл вёл машину небрежно, левой рукой, выставив локоть в открытое дверное окошко. Правая же рука водителя, с зажженной сигаретой, постоянно поднималась ко рту. Одновременно разведчик рассказывал коллеге о том, где они проезжают и что расположено на улицах Москвы. И это при том, что автомобильное движение в советской столице мало чем уступало активному лондонскому движению.
Букмастер, непривычно сидя с правой стороны от водителя, вцепился в дверную ручку, не желая её отпускать ни при каких обстоятельствах: гостю Москвы казалось, будто их автомобиль вот-вот врежется в другое несущееся навстречу авто. Особенно это чувство охватывало Букмастера, когда Хилл шёл на обгон. В эти мгновения разведчик жалел, что не сел рядом с Тейлором на заднее сиденье.
– Может, помедленнее? – наконец не выдержал моральную пытку разведчик.
Хилл улыбнулся:
– Не переживайте. Нас не остановят. Дипломатическая неприкосновенность. – Букмастер хотел было сказать, что в гробу он видел дипломатическую неприкосновенность и что ему сейчас просто хочется нормально, без каких-либо приключений добраться до посольства, но следующие слова Хилла заставили мозг разведчика заработать в ином направлении. – Смотрите на центр перекрёстка. – Машина чуть притормозила перед пешеходным переходом, приняв вправо и прижавшись к бордюру. – Видите регулировщика?
– Ну.
– Ещё неделю назад на этом месте стояла миловидная девушка. Блондинка, высший класс. Ножки, фигурка…
– Жалеете, что красотку заменили здоровенным полисменом? – раздражённо пробурчал с заднего сиденья Тейлор. Полковник был недоволен неожиданной поездкой в Москву, но более всего военный был недоволен тем, что с ним никто не хотел считаться. Захотели – сняли с фронта, решили – отправили в Москву. Будто небрежным движением переставили пешку на шахматной доске. Теперь вот эта поездка, в которой он не хотел принимать участия, но на этом настоял посол. Тейлор чувствовал: разведчики желали поехать вдвоём, побыть с глазу на глаз. Он им мешал. Но и секретарь Арчибальда Керра не пожелал, чтобы полковник остался без присмотра в посольстве. Как тот высказался Букмастеру: мол, вы его привезли? Вы с ним и возитесь. Отношение такое, будто он старые бабушкины фальшивые драгоценности: и выбросить жалко, и выставлять напоказ стыдно.