Ничего не было известно о настроениях в войсках (но Ёнаи, по-видимому, контролировал ситуацию на флоте) и среди японского народа. Если армия и народ никак не проявят себя до тех пор, пока не будут приняты условия союзников и император объявит об этом по радио, все закончится благополучно. Это было одним большим но, но даже при малейшей удаче это могло бы сработать.
Сейчас, когда Кидо, сонный, вставал с постели, служитель передал ему документ, свидетельствовавший о том, что удача покинула их. Пропагандистский листок заставил Кидо окончательно проснуться. «Достаточно было один раз взглянуть на него, — вспоминает он, — и я просто оцепенел. За последние два-три дня военные службы постепенно ужесточали свою позицию. Встреча Высшего совета по руководству войной была отложена именно из-за этого. Теперь, в этот переломный момент, повсюду можно было увидеть эти листовки! Если они попадут в руки военных, то это приведет их в ярость, и попытка военного переворота превратится в неизбежность, и станет невероятно сложно проводить намеченную политику [имеется в виду капитуляция]. Это будет означать все более ухудшающуюся ситуацию в стране».
Кидо сразу же позвонил во дворец с просьбой об аудиенции у императора. Было намечено время — 8:30 утра. Охваченный отчаянием, хранитель печати живо представил себе, как Япония погрузится в хаос, если только позволить распространиться этой информации в уже и так нестабильной обстановке. Не было смысла для Судзуки собирать еще одно бесконечное заседание кабинета. Уже кончилось время надежд, что «Большая шестерка» примет разумное решение за столь краткий срок. Правительству нужно было действовать немедленно.
Когда Кидо встретился с Хирохито, он рассказал ему обо всем этом. По мнению нервничавшего хранителя печати, единственным выходом было придерживаться такого плана: созвать «Большую шестерку» и кабинет и сообщить им, что Хирохито уже сделал однажды 10 августа, что их император требует немедленного прекращения боевых действий. Его величество, сообщает Кидо, «в полной мере оценил обстановку и повелел мне подготовить соответствующие распоряжения вместе с премьер-министром». Встреча с императором длилась всего пять минут, и Кидо вышел от него, собираясь быстрее вернуться в свою резиденцию, чтобы вызвать Судзуки.
Теперь удача была на его стороне. Старый адмирал решил начать свой день с визита во дворец. Случайно он прибыл, когда аудиенция Кидо закончилась. В небольшом помещении императорской библиотеки Кидо начал разговор с Судзуки с вопроса, намечено ли уже заседание Высшего совета. «Обеспокоенное выражение появилось на его лице», — вспоминает Кидо. Старик, тяжко вздохнув, ответил: «Мне выпала довольно трудная задача. Армия пожелала, чтобы я перенес заседание на час дня, в то время как флот попросил у меня отложить его на неопределенное время».
Кидо посмотрел прямо в обветренное лицо премьера, вручил ему листовку и спросил, довелось ли ему уже где-то ее видеть. Судзуки ответил отрицательно. Хранитель печати сообщил ему страшную новость, что американские самолеты разбрасывают их над всей Японией. «Сказать по правде, я только что беседовал с императором по этому вопросу. Я указал его величеству на складывающуюся чрезвычайную ситуацию и посоветовал ему собрать вместе Высший совет и кабинет и дать им указание — немедленно принять ответ союзников и добиться установления мира. Его величество согласился и велел мне связаться с премьером. Если у вас нет возражений, давайте отдадим некоторые организационные распоряжения для реализации этого намерения».
Судзуки пожал своими узкими плечами, а его кустистые брови приподнялись. «Хотя мне и не хотелось бы беспокоить императора, но отношение армии и флота к текущим событиям в последние два-три дня помогли мне понять, что нет иного пути, как только просить императора предпринять экстренные шаги. Я намерен прямо сейчас вместе с вами просить императора об аудиенции, доложить ему о положении дел и получить его одобрение наших действий».
Кидо обратился к гофмейстеру с просьбой о совместной аудиенции в 8:40. Это было первый раз в истории Японии, когда император принимал одновременно премьер-министра и хранителя печати. Судзуки сообщил Хирохито о трудностях, с которыми он встретился в последние четыре дня и обратился с официальной просьбой о созыве Императорской конференции. В связи с крайней необходимостью ее проведения император назначил ее открытие на 10 часов утра. Это было первое мероприятие такого рода с 1 декабря 1941 года, когда было принято решение о начале войны. Краткие сроки созыва конференции были беспрецедентными. Члены правительства должны были собраться в это время в резиденции премьера, и, таким образом, всех их можно было привлечь к участию в конференции. Входившие в Высший совет по руководству войной представители армии и флота, а также барон Хиранума продолжали оставаться начеку. Аудиенция завершилась в 9:35, и Кидо и Судзуки могли заняться своими делами. Премьер отправился в свой офис; едва войдя в кабинет, он вызвал Сакомидзу.
Судзуки распорядился уведомить членов правительства и Высшего совета о проведении Императорской конференции в 10 часов утра в бомбоубежище дворца. Уже было 9:45, и большинство министров уже собрались на заседание правительства. «На конференции, — обратился Судзуки к секретарю, — император огласит свой указ. Готов ли черновой вариант?»
Сакомидзу и так уже потерял душевный покой. Как можно было подготовить его за пятнадцать минут? Кроме того, работу над указом можно было считать завершенной только после того, как весь состав кабинета рассмотрит и примет его. Тогда он будет передан императору на одобрение, а затем под ним поставят подписи министры кабинета. И только после этого его можно будет опубликовать.
Но подготовить императорский указ всего за пятнадцать минут! Это немыслимо! «Вероятно, произошла какая-то ошибка, — не знал, что и подумать, секретарь. — Мы еще не составили черновой вариант, и ни один член правительства еще не видел его. Если все это так и есть на самом деле, последствия будут ужасными. Практически не осталось времени, и самоубийство будет для меня единственным выходом, чтобы избежать провала». Сакомидзу просто потерял дар речи. «Вы уверены, что император сказал именно это, что он объявит указ сегодня утром? Несомненно, что премьер-министра дезинформировали».
Это дело нельзя было оставить на волю случая. Судзуки вернулся во дворец, поспешил в кабинет Кидо и в 9:50 подтвердил, что указ появится позднее. Хранитель печати также рекомендовал Судзуки как можно раньше свернуть дебаты, чтобы быстро завершить Императорскую конференцию. Старик кивнул в знак согласия, сел в свой автомобиль и велел ехать в свой офис, где Сакомидзу лихорадочно работал над текстом указа.
Судзуки отвел своего помощника в сторонку и ухмыльнулся: «Все так, как вы сказали. Император ждет, что кабинет примет указ, который будет опубликован позднее». Сакомидзу нервно рассмеялся, представив, какой большой объем работы его ожидает, осознав всю значимость документа, который будет означать конец императорской Японии.
Через несколько минут двор прислал официальные приглашения на Императорскую конференцию. Это известие прервало шумные разговоры собравшихся в холле здания правительства министров, и они начали говорить шепотом. В приглашении сообщалось о начале конференции в 10:30 и разрешалась одежда делового стиля.
Только Судзуки и Того были в придворных мундирах. Министры были одеты соответственно жаркой летней погоде. Многие были в рубашках с открытым воротом, без пиджаков. Были и такие, которые надели «национальную униформу» цвета хаки. Министры чувствовали себя подавленно в такой неподобающей при дворе одежде.
Сакомидзу и его помощники ходили в толпе и уверяли всех присутствовавших, что было дано специальное разрешение на такую «форму одежды», поскольку положение было чрезвычайным. Но многие остро ощущали, что было невежливо с их стороны появиться в присутствии императора в таком неформальном одеянии. Поэтому случались комические сценки, когда министры, одетые в эту летнюю жару по погоде, вдруг начинали застегивать открытые вороты, одалживали у знакомых галстуки и даже брюки, пристегивали бейджи на куртки хаки. Анами и Ёнаи в своих мундирах забавлялись, глядя на этот причудливый маскарад.
Как только министры закончили приготовления к конференции, они заняли места в своих машинах и отправились во дворец. Кортеж машин был внушительный и напоминал похоронную процессию. Он двигался по полупустынным улицам к дворцовой площади. Затем, проехав через ворота, машины свернули к саду Фукиагэ. Снова министры спускались осторожно друг за другом по влажным, устеленным циновками ступеням и проходили через массивные двери в конференц-зал. Снова в зале стоял простой деревянный стул с золотым экраном за ним и небольшой стол, покрытый парчовой скатертью. Но в этот раз для большого числа посетителей были поставлены столы со стульями в два ряда, под прямым углом к императорскому столу, расположенному в центре. Кроме пятнадцати членов правительства присутствовали генерал Сумихиса Икэда, начальник планового отдела; барон Хиранума, председатель Тайного совета; Матимура, глава Службы столичной полиции; Мурасэ, директор Законодательного бюро, и секретарь кабинета Сакомидзу. А также оба начальника штабов, армейского и флота; и генерал Ёсидзуми и адмирал Хосина, возглавлявшие, соответственно, Бюро военных дел армии и флота. Все заняли свои места, и в зале воцарилась хрупкая тишина.
Это была тишина, под которой скрывались надежда и предчувствие несчастья, трудно сдерживаемое чувство тревоги и ощущение агонии. Тревога была о будущем; агонией была жизнь последних четырнадцати лет. Был ли кто-то в этом зале, кто не понимал, как логически, так и инстинктивно, что это был момент, в который должна была быть решительно проведена граница между Японией прошлого и Японией будущего?
Тишина, подобная той, что устанавливается перед началом представления театра кабуки, когда все ждут удара деревянного гонга, была пронизана ожиданием и эмоциями. Все были крайне напряжены и внимательны. Все проклинали влажную жару и с трудом терпели москитов. Но они не могли контролировать свое поведение: кашлянул один человек, за ним — другой, и вот кашляли уже все; и попытки подавить кашель еще больше усиливали напряжение.
Сакомидзу, сидевший между Ёсидзуми и Икэдой, внимательно всматривался в лица людей в зале. У Ёнаи была обычная кривая ухмылка, по глазам Того за круглыми линзами очков можно было понять, что он не в своей тарелке. Матимура обильно потел. Абэ больше походил на лягушку, чем обычно. Умэдзу словно застыл на месте. Анами тяжело дышал. Тоёда отрешенно смотрел в пространство.