В то время как военный министр ушел с заседания правительства и, чтобы успокоить себя, занялся стрельбой из лука в саду своей официальной резиденции, Того ехал мимо городских руин столицы. Он торопился на торжественный обед, устроенный по поводу переезда в новую официальную резиденцию министра иностранных дел, после того как прежняя сгорела в пожаре после авианалета. Он надеялся немного отдохнуть в дружеской компании, хотя и предстояло решить некоторые дела. Все же это была небольшая передышка после тяжелых рабочих дней, когда он был занят 18 часов в сутки, противостоя напору милитаристов.

Министр провел совсем немного времени на вечеринке, когда его попросили подойти к телефону. Умэдзу и Тоёда хотели его немедленно видеть. Того не желал уходить, он так долго ждал этот вечер. Его угнетала мысль, что он должен был куда-то ехать и опять спорить с генералом и адмиралом. Он сомневался, что о чем-то еще можно было спорить; все и так было переговорено за последнюю неделю. Начальники штабов настаивали. Не желая, чтобы военные его потом упрекнули, что он не хотел с ними сотрудничать, и чтобы впоследствии не корить себя за потерянную возможность договориться, как бы ничтожна она ни была, Того согласился наконец встретиться с ними в резиденции премьера в 9 часов. В этот самый момент Анами, как говорилось ранее, принимал делегацию заговорщиков.

Начальники штабов попросили Сакомидзу подготовить встречу с Того. Секретарь ожидал, что станет свидетелем острой конфронтации. Поэтому, чтобы создать соответствующую атмосферу, он распорядился сервировать чай и открыть бутылку виски, которая хранилась на важный случай, как этот. Но штабисты намеренно отказались от угощения.

Умэдзу и Тоёда явно хотели, чтобы Того отказался от расширенных переговоров с противником. Два часа они самым внимательным образом изучали актуальную ситуацию и не пришли ни к каким выводам. Единственно, чего удалось добиться, — это то, что подчиненные и Умэдзу, и Тоёды в их штабах узнали о намечавшейся конференции. Они верили, что будет достигнут прогресс в создании условий, которые спасут военных от унижения, а нацию — от позора.

Было около 11 часов ночи, когда Того, Умэдзу и Тоёда собрались расходиться. Именно в эту минуту в комнату ворвался вице-адмирал Ониси. Он схватил Тоёду за рукав и завопил, что он только что был у принца Такамацу, младшего брата императора, которого он пытался уговорить повлиять на его величество и адмирала Ёнаи, чтобы те решились на последнюю битву и защитили отечество. Он не только не убедил принца, но был подвергнут разносу. «Вы, — говорил он, обращаясь к Ониси, — должны изменить свое мнение, но не Ёнаи. Вы не предложили никакого плана для спасения ситуации; вы не способны выиграть решающую битву, не выполняете своих обещаний. Вот почему император потерял доверие к флоту».

Ониси, создатель и духовный отец корпуса камикадзе, был весь в слезах.

Специалист по самоубийствам обратился с горячей речью к Умэдзу и Тоёде. Приемлем ли американский план или нет, сейчас речь не о том. Фундаментальная проблема состоит в том, что вооруженные силы потеряли доверие императора, своего главнокомандующего. Вот почему, предложил он, «мы должны представить императору план, как нам добиться победы, и попросить рассмотреть его. Если мы будем решительны и готовы принести в жертву двадцать миллионов японцев, готовых умереть в атаках камикадзе, то победа будет за нами!»

Генерал Умэдзу и адмирал Тоёда наблюдали за Ониси так, словно это было некоторое существо, которое они видели впервые. Их молчание было красноречивее любого ответа. Ониси повернулся к Того: «Каково мнение министра иностранных дел?»

Того медленно произнес: «Если бы у нас была реальная надежда на победу, ни один человек ни на минуту не стал бы сомневаться, принимать ли нам Потсдамскую декларацию; но выиграть одну битву не означает для нас выиграть войну».

С этими словами министр вышел из комнаты в темноту ночи, озаряемую вспышками молний под шум ливня. Он зашел в расположенный поблизости офис министерства, чтобы просмотреть телеграммы из зарубежных корпунктов и переведенный текст иностранных радиопередач. Опасность, грозившая Японии, только выросла, судя по поступившим сообщениям. Терпение стран мира быстро истощалось по мере того, как японская сторона продолжала все так же медлить с окончательным ответом.

На пути домой, в то время как в эту токийскую ночь Анами прибыл на полуночное рандеву с конспираторами, Того размышлял: «Даже если мы будем готовы пожертвовать жизнями двадцати миллионов японцев, все они погибнут под огнем пулеметов и танков. Мы можем вытерпеть многое, если это поможет нам; но размахивание военными бамбуковыми копьями и луком со стрелами не обещает нам ничего». Он с сожалением покачал головой. Незнание военными современных методов ведения войны было вне его понимания.

День адмирала Ониси еще не совсем закончился, как и день Сакомидзу. Секретарь все еще работал в своем офисе, пытаясь найти выход из тупика. Он постоянно пытался получить разрешение от начальников штабов созвать немедленно Императорскую конференцию. Умэдзу и Тоёда отказывались даже обсуждать этот вопрос. Чем дольше затягивался этот обмен мнениями, тем больше их это устраивало. Теперь Сакомидзу сидел и читал переводы иностранных радиопередач, тон которых становился все более саркастичным в отношении Японии. Он решил, что уже ничего больше не удастся сделать до утра, когда к нему в кабинет зашел скорбный Ониси.

Заместитель начальника штаба флота и старый друг Сакомидзу, Ониси жаловался ему: «Мы искренне стремились добиться победы. Но сейчас, на финальном этапе, я вижу, что нам не хватало убежденности. Если мы будем теперь достаточно решительны, мы обязательно повернем ход военных действий в нашу пользу». Ониси, взяв секретаря за руки, патетически воскликнул: «Вот именно в данный момент неужели мы не сможем найти способ продолжить войну?»

Однако Сакомидзу знал слишком хорошо, что Япония не может позволить себе ту победу, о какой говорил Ониси. Подобная бойня, произойди она, будет стоить гораздо дороже, чем поражение. Япония была поистине подобна карпу на разделочной доске.

В то время как Ониси и Сакомидзу продолжали вести разговор, крошечный листок бумаги, едва ли больший, чем кисть руки человека, был доставлен на борт вражеского бомбардировщика за сотни миль от них. Хотя ни один из них не мог знать об этом, но именно это событие должно было решить вопрос, который столь долго мучил каждого из них.