– Хезер? – с тревогой зову я. – Что такое? О нет, ты превысила скорость? Тебя остановил коп. Это же коп?
– Нет, – со вздохом отвечает моя сестра. – Я так с тобой заговорилась, что забыла про продуктовый магазин и поехала прямиком домой.
Чертыхаясь, она выезжает обратно на дорогу.
Мы с Томом порой обмениваемся косыми взглядами, когда видим на улице бездетные пары. Сжимая под мышкой коврики для йоги, те добродушно спорят, где им устроить второй завтрак, перед тем как отправиться на сеновал и подремать.
«До женитьбы меня раздражали люди с детьми, – говорит Том, когда мы проходим дуэт, исполняющий страстный поцелуй прямо на углу улицы. – А теперь меня раздражают парочки».
Жестокий парадокс уик-энда с детьми можно свести к следующему: взрослые хотят расслабиться, а дети нет. Те, у кого совсем малыши, подобно заводчикам борзых, отчаянно выискивают способы «выгулять» своих подопечных; родители более старших детей по выходным превращаются в таксистов. «Пока не было детей, я думала, что выходные – это время, когда можно делать что угодно, – говорит Кэролайн, фрилансер и дважды мама. – А теперь как умалишенная высчитываю, на чем бы сэкономить минутку. Если обойтись без душа, я, пожалуй, успею взять кофе
С другой стороны, в выходные многих родителей просачивается работа из будней. В 2014 году Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) изучила в ряде стран соотношение работа / личная жизнь, подсчитав процент людей, которые трудятся по пятьдесят часов в неделю и больше, и выяснив количество времени, которое они посвящают «досугу и уходу за собой». Из тридцати четырех стран – членов ОЭСР Соединенные Штаты заняли сиротское двадцать девятое место (на первом Дания).
Для нас с Томом выходные по-прежнему остаются источником стресса. Будни мы хоть как-то научились организовывать. За те четыре месяца, что мы устраивали встряску нашим отношениям, стало ясно, что трения между нами во многом обусловлены недостаточно четким распределением ролей. Благодаря тому что мы разобрались, кто чем занимается, я больше не жду от Тома, чтобы он читал мои мысли, и не кипячусь, что он не помогает. Теперь, к примеру, те два утра в неделю, когда нашу дочку в школу собирает Том, я могу никуда не торопиться. Эта малая, но такая сладкая толика свободного времени, позволяющая спокойно посидеть за завтраком, кардинально меняет мой день. Разумеется, я по-прежнему «семейный менеджер» и должна постоянно напоминать Тому о таких простых вещах, как покормить ребенка завтраком, – но он их делает.
Если назревает ссора, Том ловко обезоруживает меня при помощи фэбээровских приемов и реплик, составленных Терри Риалом: «О, должно быть, это ужасно неприятно. Понятно, почему у тебя такое настроение. Я могу что-нибудь сказать или сделать, чтобы тебе стало легче?» Пускай это холодный расчет, какая разница? Теперь, когда я разгружаю посудомоечную машину, он подскакивает и помогает мне вынимать тарелки. Эта во многом символическая работа занимает две минуты, но Том понимает, что доброжелательность, которую она порождает, будет ощущаться гораздо дольше. Иногда он даже спрашивает: «Тебе помочь?» Эти волшебные слова зажигают во мне маленький огонек теплоты; он как бы говорит: «Будь моя воля, я бы в жизни не мыл тарелки и распрекрасно ел из пакета, но мне важно то, что важно тебе». Памятуя совет доктора Чапмана, я благодарю Тома и оставляю при себе мысли о том, что меня никто за чистые тарелки не благодарит. Наша обходительность, в самом деле, порождает восходящую спираль позитива: я чувствую себя счастливее; Том получает покой, в котором так нуждается.
Надо признать, что наша новая культура общения – это отчасти спектакль, который мы разыгрываем для дочки. Я показала Тому исследование о моделировании и объяснила, что, когда Сильвия наблюдает, как я выполняю львиную долю работы по дому, у нее формируются соответствующие ожидания в отношении собственного будущего. Чтобы лишний раз нарушить эту парадигму моделирования, я убеждаю Тома поехать вместе с Сильвией на одну из школьных экскурсий в музей. Подавляющее большинство родителей-волонтеров, которые берут на себя этот труд, составляют женщины, сообщаю я. Нашей дочке и другим детям полезно будет увидеть, что папы тоже могут быть волонтерами. «И потом, ты работаешь из дому, – говорю я. – Тебе не надо отпрашиваться у начальника». Когда мы говорим Сильвии, что папа поедет с ней на экскурсию, ее радость не знает границ.
Но когда подходит день экскурсии, Том пытается идти на попятный.
«У меня много работы в четверг, так что придется отказаться, – как бы между делом замечает он. – Большинство волонтеров – мамы-домохозяйки, так что время у них найдется. А я опаздываю со сдачей трех статей».
Я сажусь за компьютер и нахожу электронное письмо учительницы, в котором расписаны подробности экскурсии. Из шести женщин, вызвавшихся сопровождать детей, у пяти есть постоянное место работы. Я показываю на фамилии: «Вот эта юрист, – говорю я. – Подозреваю, что сегодня она засидится допоздна. Джесси работает в общественной организации на Манхэттене. Эта редактор, а эта…»
Том поднимает вверх руку. «Ладно, ладно, я еду», – говорит он.
Тем вечером он привозит с экскурсии целый ворох забавных историй об одноклассниках нашей дочери. «Так интересно видеть ту часть ее жизни, которая была вроде как спрятана от меня, – говорит он. – На обеденном перерыве дети долго дискутировали: если человек-невидимка обедает, еду видно, или она тоже становится невидимой?» Тома призвали разрешить спор, но он, видимо, еще больше запутал детей, сказав им, что все зависит от «механизма невидимости»: если невидимость обеспечивает кожа, она «действует как маскировочный экран, и еды не видно»; а если невидимо все тело, то «инородное вещество должно проявиться». К счастью, после этого Том переключился обратно в режим «Папа» и сказал детям, чтобы они заставили исчезнуть свои бутерброды.
Чем больше участия он принимает в жизни нашего ребенка, тем теснее становится его связь с женой и дочерью, и тем больше они его ценят. Восходящая спираль.
Однако с выходными нам надо что-то решать. Когда день менее структурирован и у каждого члена семьи свои планы, которые плохо сочетаются с планами остальных, то и дело вспыхивают стычки. Моя подруга Мари говорит, что матерям-домохозяйкам вроде нее выходные даются особенно трудно, потому что им часто неловко или стыдно просить мужа подключиться к домашним делам.
Как следствие, ее выходные ничем не отличаются от будней. «Дочка будит меня рано утром; я готовлю завтрак и одеваю ее, – рассказывает Мари. – Шон высыпается и подолгу валяется в постели, потягиваясь на все лады. Размявшись как следует, он на двадцать минут прыгает в горячий душ, чтобы окончательно разомлеть. К этому моменту у меня уже готов обед и на мойке возвышаются две стопки тарелок. Вместе с горой посуды растет и мой уровень стресса, особенно когда Шон выходит из душа, садится на диван и в девяти случаях из десяти вынимает свой телефон, не обращая ни малейшего внимания на ребенка. Причем он знает, что меня это раздражает. – Она вздыхает. – Он ведет себя как подросток, который нарочно испытывает терпение родителей, и это бесит».
Помощи он не предлагает, а она, считая, что ему для восстановления необходим весь уик-энд, не чувствует себя в праве попросить. Это значит, что семь дней в неделю рутинная работа ложится исключительно на ее плечи.
Я вспоминаю совет психолога Энн Данневолд апеллировать к чувству справедливости мужчины.