Но могут ли культурные практики и знания в области навигации коренных народов быть главным орудием борьбы с климатическими изменениями? Маклеман пишет, что скотоводческие культуры, от Центральной Азии до Лапландии и Сахары, на протяжении многих поколений ведут кочевой образ жизни. У австралийских аборигенов, иннуитов и коренных народов Северной Америки мобильность и миграция – неотъемлемая часть культурных практик и взаимоотношений с природой. Чему можно научиться у тех, для кого мобильность и миграция – часть идентичности, у тех, кто обладает навыками, позволяющими выживать и путешествовать по суше и морю, рассчитывая только на себя? Профессор Колумбийского университета Рафис Абазов писал, что современному миру есть чему учиться у кочевых культур, в том числе отношению к Другому, потому что исследование непохожести и получение от чужаков сведений о земле, лежащей за горизонтом, очень важны для кочевого образа жизни. По крайней мере, коренные народы, похоже, могут многое предложить научному сообществу, если признать их традиции и методы накопления и синтезирования знаний столь же правомерными.

Организация IPCCA («Инициатива по оценке изменения климата в биокультуре коренных народов») утверждает, что для адаптации к современным условиям знания, опыт, мудрость и взгляды коренных народов нуждаются в научном подтверждении. Во всем Южно-Тихоокеанском регионе возрождение традиционной навигации все чаще рассматривается как мощный ответ на угрозу климатических изменений и на конкретные технологические и экономические процессы, которые служат их причиной. Республика Маршалловы Острова стала первым государством региона, решившим к 2030 г. почти на 27 % сократить вредные выбросы от транспорта. Некоммерческий фонд Okeanos Foundation намерен создать на Тихом океане новую транспортную систему, используя сочетания традиционных каноэ, биотоплива и солнечной энергетики, чтобы избавить жителей Океании от зависимости от ископаемого топлива, которое создает угрозу затопления их странам. Общества морских путешествий, негосударственные и некоммерческие организации, школы и общины – все они признали, что традиционные знания и навигация могут быть важными аспектами экологически устойчивого будущего, свободного от ископаемого топлива.

В Южно-Тихоокеанском университете на острове Вити-Леву на Фиджи я посетила офис Исследовательской программы экологического морского транспорта (Sustainable Sea Transport Research Programme) и познакомилась с ее директором, Питером Наттеллом. Программа посвящена разработке транспортных решений с минимальным использованием углеродного топлива, в том числе применению традиционных для Фиджи методов мореплавания к международным коммерческим морским перевозкам, чтобы избавить регион от зависимости от ископаемого топлива. Морской транспорт занимает шестое место по уровню выбросов парниковых газов, и Наттелл считает, что строительство флота из парусных катамаранов поможет создать безуглеродную альтернативу, способную перестроить экономику таким образом, чтобы поддержать традиции и навыки коренных народов. «Современный транспорт, особенно внутренний, все больше становится экологически опасным и никак не связан с богатым историческим и, по всей видимости, экологически чистым наследием технологии строительства судов и мореплавания Тихоокеанского региона», – писал он[244]. Альтернативный взгляд Наттелла состоит в том, что противостояние угрозе климатических изменений и повышения уровня моря в Океании – это дело самой Океании. Но претворение в жизнь его идеи зависит от возрождения почти исчезнувшей традиции постройки каноэ, и именно это привело меня сюда: я собиралась посетить последнюю деревню на Фиджи, жители которой еще помнят, как строить традиционные лодки, тамакау, а также управлять ими и прокладывать путь в океане.

Найти эту деревню Наттеллу помогла какая-то сверхъестественная интуиция. Уроженец Новой Зеландии, Наттелл любил называть себя старым брюзгливым новозеландским моряком. Его общность с жителями Фиджи коренится в глубоком восхищении их мореходными традициями и в любви к океану, который был связующим звеном, посредником между людьми и Богом, между людьми и окружающей средой, между культурами. Морские суда были вершиной достижений общества. Последним рубежом обороны. Их конструкция и функциональность радикально отличались от любой континентальной парадигмы. Их окончательная форма была подобна дзен: максимум простоты, затраты минимальны. Проектированием и постройкой судов на суше занимались не ремесленники, а сами мореходы, которые в перерывах между путешествиями выполняли работу кораблестроителей. Их суда были продуктом культур, не знавших металла, плавание и ходьба были в равной степени важны, а первостепенной задачей считалось выживание на море, а не на суше[245].

Наттелл знал, что Фиджи некогда были частью политической и торговой сети, которая охватывала большую часть Центральной Океании и существовала благодаря большим флотам судов, построенных на островах. Несколько десятилетий Наттелл просто не мог найти сохранившихся свидетельств великого мореходного прошлого Фиджи – ни традиционных каноэ, ни людей, которые умели их строить. Теперь лишь немногие мореплаватели рисковали удаляться за пределы видимости острова или рифа; на смену парусу пришли навесные моторы, а для экономии денег и топлива лодки плавали кратчайшим курсом, независимо от ветров и течений, а также без использования природных ориентиров. Дальние маршруты между островами чаще всего обслуживали паромы, и на некоторые острова они заходили редко или вообще не заходили. Единственным сохранившимся друа оставался «Рату Финау», катамаран, построенный в 1913 г. и в настоящее время хранящийся в Музее Фиджи всего в нескольких километрах от того места, где мы с Наттеллом сидели во время нашей встречи. Однажды он нашел маленький брошенный друа в деревне на острове Кандаву, но никто не знал истории этого судна. В 2006 г. он видел несколько тамакау на фестивале искусств, но не смог проследить, куда направлялись каноэ – они в буквальном смысле исчезли. Поиски в библиотеках и музеях тоже ни к чему не привели. «Судя по всему, культура друа уже принадлежит истории, она – музейный артефакт», – писал он[246]. Ему казалось, что живые мореходные традиции практически уничтожены и от них остались только разрозненные и неполные архивные записи да горстка черно-белых фотографий.

Затем, в 2009 г., случилось чудо. Однажды вечером, когда Наттелл стоял на якоре в заливе Лаукала недалеко от Южно-Тихоокеанского университета, в лучах заходящего солнца на горизонте появился лака, традиционный парус. Вот как Наттелл описывает события того вечера: «Я взял сынишек, прыгнул в шлюпку и поспешил на перехват. Когда мы встретились, смеющиеся моряки, явно с острова Лауа, подняли мальчиков со шлюпки на борт большого тамакау с потрепанным и заплатанным парусом. “Маи, маи лакомаи – эй, каиваи, пошли пить каву”, – поддразнивали они, обогнав меня и скрывшись в зарослях мангров у илистого ручья, в той части берега, которую я всегда считал необитаемой»[247]. Всю ночь, до самого рассвета, Наттелл провел в деревне Корову, впервые беседуя с жителями Фиджи, которые не только плавали на тамакау, но и были последними из островитян, умевшими строить такие суда. Они хвастались, что никогда не пользовались навесными моторами. То, что Наттелл нашел эту деревню мореплавателей, было настоящим чудом, но сам факт, что носители древних традиций живут на никому не известном клочке земли в тени столицы Фиджи – это очень трагично.

Я познакомилась с супругой Наттелла, Элисон, и двумя их сыновьями, представила им своего спутника и двухлетнего сына, и мы все вместе отправились на окраину кампуса и пошли по участку травы между канавой и дорогой, по которой мимо нас проносились машины. Примерно с километр мы шли вдоль дороги, огибавшей залив Лаукала, а затем свернули на грунтовую тропу, ведущую в тенистые мангровые заросли. Первым признаком маленькой деревушки, прятавшейся в зарослях, стали дети, которые выбежали нам навстречу, радуясь новым гостям и малышу-незнакомцу, желавшему с ними поиграть. Мы прошли дальше, и вскоре я увидела пять или шесть маленьких каноэ, вытащенных на берег, а позади них группу домов из бетонных блоков. Мы поздоровались с местными традиционным ни са була винака («сердечное приветствие»), и нас провели на просторную открытую площадку для собраний под ржавой жестяной крышей и расстелили циновки. В центр нашего круга поставили вырезанную из дерева чашу на коротких ножках, и одна из женщин начала готовить напиток кава: налила в чашу воду и бросила туда толченый корень перца опьяняющего, Piper methysticum, отчего получился мутный настой, обладающий психотропными свойствами, – знаменитый расслабляющий «эликсир счастья». Юная девушка налила напиток в половинку кокосового ореха и обошла всех, сидевших вокруг чаши. Прежде чем взять у нее скорлупу ореха, каждый из нас хлопал в ладоши, потом выпивал каву, отдавал импровизированный кубок и снова хлопал в ладоши, три раза. Это церемония севусеву: гостям преподносят каву. Кава – неотъемлемая часть культуры Фиджи, и ее иногда называют ваи ни вануа, «кровь земли».

Легкий ветерок теребил развешанные вокруг сети, и наше внимание переключилось на двух немолодых, за шестьдесят, мужчин. Они сидели на обитых тканью сиденьях, извлеченных из легкового автомобиля или микроавтобуса, и вся обстановка напоминала пир во дворце – старейшины на тронах и мы в роли почтительных подданных. Джуиджуйя Бера и его старший брат Семити Тама были одними из последних, кто умел строить тамакау и друа. Из двух этих лодок самой необычной была друа, длиной метров тридцать, с двумя асимметричными корпусами: дерево, трава, орешник, камень, кость, акулья кожа – и ни крупинки металла. Одна друа вмещала от 200 до 300 человек и могла развивать скорость до 30 километров в час. В мирное время их использовали в целях дипломатии и для перевозки грузов, а во время войны они входили в состав больших флотов и могли таранить лодки врага, прорывать блокаду и перевозить воинов. Флот из каноэ, перевозивший воинов, назывался бола; в 1808 г. 150 каноэ прогнали торговца Уильяма Локерби из Сведл-Бей, а в середине XIX в. в заливе Лаукала, к востоку от того места, где я сидела, видели сразу два бола.

Подобная демонстрация силы осталась в прошлом. В наши дни большинство жителей Фиджи, по всей видимости, видели лодку друа только на местной 50-центовой монете. Но историки по-прежнему считают друа вершиной конструкторской мысли Океании – это каноэ «намного превосходило лодки других островов Тихого океана»[248]. На островах Фиджи последнее морское путешествие на друа совершил отец Беры и Семити, Симионе Паки – в 1992 г., от архипелага Лау до Сувы. Методистский священник и отец шестнадцати детей, он жил на острове Моте и вместе с сыновьями плавал на друа, так что они с юного возраста привыкали к каноэ и учились навигации. Из всего архипелага Лау, где живут лучшие навигаторы Фиджи, жители острова Моте считаются самыми искусными.

Хозяева приготовили еще кавы, и Бера и Семити стали рассказывать, как учились ходить под парусом и прокладывать курс, определяя восток и запад по рассветному или закатному солнцу и по явлению на ночном небе Венеры, Марса, Юпитера или Сатурна. «Волны, направление ветра. Все это помогает в море, – объясняли они мне. – Традиции говорят, в море всегда нужно видеть закат». По пути с одного острова на другой можно ориентироваться по звезде, указывающей нужный курс, пока та не опустится за горизонт, а потом выбрать другую: система звездных траекторий повсеместна в Океании. Местные навигаторы знают течения и розу ветров в архипелаге Лау как свои пять пальцев. В 1989 г. отец Беры и Семити решил, что они должны покинуть остров Моте и плыть в Суву, за триста с лишним километров, где он надеялся открыть бизнес, предлагая прогулки на друа для туристов и жителей Фиджи. Он взял с собой Беру и его брата Метуиселу Буивакалолому и основал деревню на полоске земли, которая никому не была нужна из-за опасности тайфунов и наводнений. В 1993 г. Буивакалолома отплыл назад, на Моте, вернуть тамакау, и пропал в море; месяц спустя его каноэ прибило к берегу. В 2004 г. в море погиб и Паки. У них на родине постепенно прекращали строить каноэ. «На острове нет воды, и нам приходилось плавать даже за ней. Каноэ – единственный транспорт, который мы знали, – объяснял Бера через переводчика. – Так мы учились на острове. Я все видел, развил и привез сюда. Строители каноэ жили на Моте. В восьмидесятых все закончилось. Люди стали надеяться на подвесные моторы. Построить каноэ нелегко. Нужно идти туда, где нет дорог, рубить деревья, готовить такелаж. Нужны деньги. Мы оставили остров и последнее каноэ, которое я построил, и все. Каноэ больше не было».

Три года тому назад к Бере и Семити приезжали продюсеры из кинокомпании Walt Disney. Джон Маскер и Рон Клементс, создатели таких анимационных блокбастеров, как «Русалочка», «Аладдин» и «Холодное сердце», собирали материал для «Моаны». Они привезли мешок пластмассовых игрушек для деревенских ребятишек и несколько сотен долларов, пили каву и расспрашивали о кораблестроении на Фиджи, о традиционных знаниях и навигации. Жители деревни подписали контракт с юристами продюсеров, уверенные, что будут получать ежемесячные выплаты в обмен на информацию, сообщенную Маскеру и Клементсу, и эти деньги наконец позволят им начать туристический бизнес, о котором они давно мечтали, и построить на Фиджи первое за несколько десятилетий друа. Появились первые рекламные ролики фильма с катамараном тамакау, подобным тому, что продюсеры видели у берега деревни в Суве, но деньги так и не пришли. В конце ноября 2014 г. Наттелл встретился с разочарованными жителями деревни Корову, а затем отправил электронное письмо Маскеру, напомнив, что просил их не лишать деревню интеллектуальной собственности на свое наследие и традиционные знания. Наттелл говорил о полной горькой иронии истории с «Моаной» для общины Корову: «Сдается мне, “Дисней” собирается пустить по всему свету новое придуманное каноэ, чтобы потом радоваться успеху и прибыли. Самое печальное – увидеть, как деревенские ребятишки играют со сломанным пластмассовым тамакау, сидя на корпусе настоящего тамакау, который покачивается на волнах прилива и уже давно сгнил».

И действительно, студия Disney уже заключила соглашения с LEGO, Subway и другими производителями игрушек. Компания выпустила для Хеллоуина костюм персонажа по имени Мауи: коричневая рубашка, брюки и парик, превращавшие того, кто их надевал, в темнокожего, покрытого татуировками, длинноволосого полинезийского полубога. Возмущение этим костюмом было столь велико, что киностудия публично извинилась и изъяла его из продажи, заверив публику, что с огромным уважением относится к культуре островов Тихого океана, послужившей основой для фильма. Фильм вышел на экраны в 2016 г. и за два дня собрал более 56 миллионов долларов. За следующие девять месяцев сборы составили 638 миллионов. Но общине деревни Корову пришлось несколько лет ждать хоть какой-то компенсации; в конечном итоге компания Disney сделала пожертвование в фонд, созданный для строительства каноэ. За это время старший сын Наттелла использовал небольшое наследство, полученное после смерти бабушки, для финансирования работ по постройке друа.

Я спросила, почему община решила поделиться своими знаниями с продюсерами компании Disney. Джим, племянник Беры, сидевший рядом со мной, объяснил: «Некоторые хотят сохранить секрет. Нам это не нравится. Мы считаем, что тот, кого кормит море, не должен лгать, и тогда океан его защитит. Это против нашей веры. Вот почему океан нас защищает. Океан – это сила и любовь. Океан чистый, могущественный и добрый. Океан может быть опасным, если пойти против него. Вот чему учили старики и наш отец». Знания нельзя продавать. «Ими нужно делиться», – прибавил Бера.

Затем беседа перешла от компании Disney к Парижскому соглашению по климату, подписание которого должно было состояться через пару недель. Уже настала ночь, сын крепко спал у меня на коленях, а на лица моих собеседников падал свет от нескольких электрических лампочек. На совещание в Париж направлялась делегация, представляющая коренные народы, в составе которой был и представитель из Корову. Наттелл указал на сидевшего в кругу молодого человека, который приехал в Корову учиться строить каноэ. Он был из Тувалу, маленькой островной страны к северу от Фиджи, которая может серьезно пострадать от подъема уровня моря и, по некоторым оценкам, стать необитаемой уже в следующем веке. «Даже если завтра прекратятся все выбросы в атмосферу, Тувалу все равно окажется под водой, – сказал Наттелл. – Если ему придется эмигрировать, он уплывет на своей лодке? Его предки могли уплыть куда хотели. А теперь мы улетаем на “Боингах”. – Он помолчал. – Как нам сохранить достоинство в этом кризисе?»

Кава пропитала мой мозг, а в воздухе словно висел невысказанный вопрос, настойчивый и пугающий. Возможно, мы преувеличиваем и традиции древнего мореходства не смогут стать ответом на климатические изменения; сами по себе они бессильны снизить выбросы углекислого газа, да и люди не обменяют свои машины и самолеты на парусники. Но мне пришла мысль: а что, если бы мы более критически относились к своему перемещению в пространстве? Что, если бы мы учитывали, как технология влияет на наш выбор и какое воздействие она оказывает на окружающую среду в мировом масштабе? Что, если бы мы уделяли больше внимания природе, наблюдали за ее ритмами и изменениями, обменивались этой информацией с другими? Что, если бы мы поддерживали связь с теми местами, где живем и путешествуем, заботились о них? Похоже, это имело очень большое значение.

Было уже поздно, дети ушли спать, и мы наконец поблагодарили хозяев, попрощались, вернулись к машине, ждущей нас в темноте, и поехали по шоссе, огибающему южную оконечность Вити-Леву. Я сидела на заднем сиденье, пытаясь собраться с мыслями. Меня потрясла хрупкость культурных практик и традиций, находящихся на грани исчезновения, и суровое напоминание об антропогенных изменениях климата, которые на Фиджи уже невозможно игнорировать. В то же время я была необыкновенно счастлива, согретая дружелюбием и гостеприимством Беры и Семити (и, несомненно, вольно текущей кавой), которые снова поделились своими мыслями и знаниями с незнакомцами. Они хотели отдать другим то, что знают сами, и их достоинство и наивность словно противостояли цинизму нашего мира. Я посмотрела в окно автомобиля, увидела звезды в небе и вспомнила отрывок из книги невролога Оливера Сакса. В 1990-х гг. Сакс приехал в Микронезию, на атолл Пингелап: от того места, где мы теперь ехали, до него было три с лишним тысячи километров. Он надеялся выяснить, почему на острове так много дальтоников, людей, не различавших цвета. В один из вечеров он вместе с островитянами пил сакау – так в той части Микронезии называют каву. Сакс описывает этот эпизод в своей книге «Остров дальтоников»: