— Бегом все ко мне!

Все окружили его и весело смотрели ему в глаза, ожидая дальнейших приказаний. Эта наивность ему понравилась, и он многих потрепал по щекам. Потом велел одному раздеться тот живо это исполнил, и, само собою разумеется, что все на нем оказалось чисто и опрятно, так как князь ежедневно наблюдал за этим.

За тем его величество осмотрел подробно все отделения и цейхгауз, обратил внимание на большие гравированные картины, изображающая разные сцены из морских битв, которыми увешана была рекреационная зала, и, уходя, обнял и поцеловал князя, сказав, что пришлет к нему директоров других корпусов для осмотра порядка, какой он нашел у него.

— А твоим детям, — прибавил император, — я пришлю гостинца.

В первое же воскресенье мы удостоились получить по полуфунту царских конфет на каждого.

В праздник Рождества, я, по обычаю, должен был на третий день явиться в роту для перемены белья и получил приказание остаться до прихода князя и отпустить провожатого, так как домой меня проводить потом казенный служитель. Всех нас оставленных было восемь кадет и к нам присоединились еще четыре гардемарина, бывшие воспитанники князя. Когда роту увели в зал обедать, пришел князь и приказал нам надеть шинели в рукава и наушники, потом рассадил нас на наемных извозчиков. Мы отправились в 17-ю линию на Малый проспект и остановились у одного старого дома, в зале второго этажа которого было собрано до семидесяти нищих. Тут князь, проведя нас в соседнюю комнату, сказал:

— Друзья мои, по слову евангельскому, мы все должны служить убогой братии и, а потому прошу каждого из вас быть на этот раз слугою и с христианским смирением угостить их тем, что найдете в соседней комнате.

Затем он назначил каждому дело, и, вошедши снова в залу, мы все принялись усердно отправлять возложенные на нас обязанности: накрыли столы, расставили посуду, гардемарины резали пироги, мясо и раздавали горячее.

Между тем, нищие, приглашенные к столу, спросили князя:

— За кого же, благодетель, прикажешь нам молиться?

— Молитесь за них, — сказал он, указывая на нас.

За обедом мы сами подавали им кушанье, а по окончании его, четыре гардемарина стали у выходных дверей с мешками медных денег, и, согласно приказанию князя, оделяли каждого гривною. При этом некоторые из нищих обращались еще к князю, прося его щедрот для их убогих детей, и тогда он сам, из своего мешка, добавлял, кому гривну, кому и две.

Когда проводили гостей, князь дал нам позавтракать и строго наказал об угощении не говорить никому. Возвратившись тем же порядком в роту, мы были еще на четверть часа задержаны пригонкой нового платья, а потом были отпущены с казенными служителями по домам. Эта пригонка платья и должна была служить всем объяснением задержания нас в корпусе.

На таком же пиру и таким же деятелем был я и на Пасхе 1827 года.

После святок классные наши занятия пошли с большими успехом, ибо лекции, вместо 2-х, сделаны были 1,5-часовыми, следовательно, для приготовления уроков мы имели утром и вечером по часу лишнего времени; кроме того, все нам обстоятельно объяснялось, а чего не понимали, то с охотою повторялось учителем, по первому обращении к нему воспитанника. Наконец, по просьбе преподавателей, Марк Филиппович, чтоб вознаградить потерянное, особенно по русскому языку, время, нашел возможными увеличить число уроков по некоторыми предметами насчет искусств, которыми в этот год мы почти совсем не занимались. Несмотря, однако ж, на все эти льготы, значительно помогавшие нашим занятиям, князь и тут не оставлял руководить меня по всем предметам, во все время, до самых каникул.

В каникулы 1827 года я назначен был в кампанию на бриг, или, лучше сказать, на яхту «Князь Пожарский» для плавания в Маркизовой луже. Здесь изучил я на практике много слов из лексикона морских терминов, научился лазать по вантам, подыматься и спускаться по одной веревке; ознакомился с компасом и лагом, а главное с морем и с окрестностями Петербурга. Был несколько раз в Стрельне, в Петергофе, в Ораниенбауме и в Кронштадте. Впрочем, постоянная наша якорная стоянка была под Петергофом, особенно во время пребывания там царской фамилии.

Однажды командир нашего брига, вернувшись с берега, приказал мне сейчас же отправиться в Петергоф и явиться к князю Шихматову, которого я найду в нижнем этаже дворца, в генерал-адъютантских комнатах. С радостью отправился я на берег, отыскал князя и был им очень обласкан. После завтрака он велел мне идти к малолетней роте, которую привели из Ораниенбаума, и сопровождать ее, вместе с дежурным офицером, во время гулянья по Петергофскому саду. Исполняя приказания князя, я встретил роту, уже идущую на прогулку, и примкнул к ней. Долго бродили мы из одной аллеи в другую, как вдруг неожиданно встретили государя.

Поздоровавшись с нами, он сбросил с себя сюртук и приказал детям валить его на траву. Кадеты кинулись стремительно, схватили его, кто за ноги, кто за руки, смельчаки взобрались даже его величеству на плечи, но ничего не могли сделать, — все валились с него, как мухи. Потом государь приказал следовать за ним и, когда подошли к главному каскаду, скомандовал:

— Бегом наверх! И кто первый подымется, тому фунт конфет!

Маневр этот повторялся несколько раз. Разумеется, многие поскальзывались в воде, падали и скатывались по воде вниз, другие с разбегу попадали прямо в хорошенькую куртинку наверху и всю ее измяли. В это время проходила императрица и, увидя свою куртину измятою, сказала: