— Аверьянов, Дмитрий. Только вряд ли вы с ним где виделись, он с пустыми не общается.

«Скажите, пожалуйста, какая цаца!» — цитата из фильма «Служебный роман» сама собой пришла на ум.

— Что ж это он? Брезгует? — «Притом что сам пустой».

Стражник смутился — не по-настоящему, а напоказ, для приличия.

— Нет, что Вы. Он сам по себе необщительный.

— А-а-а-а, — протянула Ксюша, сомневаясь, но надеясь, что ей сказали правду. В образе нелюдимого отверженного юноши определённо есть что-то привлекательное. — Бывает. В общем, буду ждать.

Дождалась она через пару часов. Дмитрий явился в сопровождении отца, но тот ретировался, едва доставив чадо. Ксюша предложила прогуляться по саду — погода была славная, да и надо чуток узнать человека, прежде чем пускать в дом.

Чем дольше они гуляли, тем меньше Ксюше хотелось приглашать Диму домой. Внешне он был приятный. Природа расщедрилась на привлекательное лицо, да и с фигурой не подвела — у Димы были задатки для хорошего телосложения, оставалось над ними поработать. Но он не работал. Он, как стало ясно Ксюше, работать вовсе не любил — ни над собой, ни над чем-либо. Спору нет, многим нравятся субтильные юноши, особенно высокие, но противно, когда эти юноши слишком о себе воображают. Конкретно Дима воображал, что все кругом ему должны, раз он имел несчастье родиться пустым. То ли это возникло с подачи чересчур заботливых родителей, то ли они лишь поддержали убеждение, которое уже было у сына. Наверное, мама с папой Диму опекали, опекали, да перепекли. Либо Дима сам по себе прирождённый «пекарь». Дима вёл себя так, словно он делает Ксюше одолжение, а не она ему.

С другой стороны, это могло быть разновидностью защитной брони. Как в шутке: «Окружающих надо периодически пугать, чтобы сильно не окружали». Уж Ксюша-то понимала подобную логику: пусть лучше люди шарахаются от тебя, чем измываются над тобой. В дом Диму она не позвала, но из сада не выгнала. Не только потому, что Дима мог на самом деле быть хорошим парнем, но и просто потому, что Дима был парнем.

С семнадцати лет Ксюша не волновалась по поводу парней, ведь у неё был жених: они с Егором поженятся, и у них всё будет хорошо. Она не представляла, что с Егором может быть плохо. Нисколько не переживала из-за первой брачной ночи: если что-то пойдёт не так (первый блин комом и т. д. и т. п.), они вместе посмеются, а потом попробуют снова. Они были друг для друга настолько близкими, настолько своими, что, казалось, стать одним целым — самая естественная вещь.

И вот Егор переметнулся к Злате. Глупо обвинять человека за любовь, но Ксюше-то что теперь делать? Что-что. Нарабатывать опыт, начинать общаться с прицелом на отношения. Она запросто могла завести товарища или приятеля, но найти себе парня — иное дело. Ксюша не собиралась ни тащить Диму в постель, ни тащиться туда за ним. Но надо ж с кого-то начинать. Она немного потренируется в разговорах, слегка пококетничает; если что, сразу даст понять, что это не всерьёз.

Романтичной беседы не получилось. Дима непрестанно рассказывал про свои неприятности и болячки. Ничего серьёзнее мокрых мозолей у него не было, но с каким драматизмом он о них живописал! На десятой минуте разговора Ксюша похоронила надежду вставить в его монолог хотя бы одно полное предложение, сдалась и стала периодически кивать да угукать. А ведь предполагалось, что это она будет ему рассказывать — про Пустой мир, про тамошние правила и жизнь.

Выпроваживая Диму за ворота, Ксюша мысленно вздыхала с облегчением. И надо ж было такому случиться — именно в этот момент появился Егор. Пришёл извиняться — дозрел.

Уход Димы для Ксюши стал самым радостным событием дня, но и на радостях она не предложила Егору зайти в дом, они оставались во дворе.

— Прости меня, я вчера сорвался, самому стыдно. Прости, Рыбка.

Прозвище, которое ей всегда нравилось, показалось Ксюше на редкость глупым. Она себя чувствовала, как вкладчик, который годами относил сбережения в банк, планируя безбедную старость, а банк лопнул, и уже не вернуть ни денег, ни потраченного на их зарабатывание времени. Егор был директором банка, укравшим все средства вкладчиков и сбежавшим на Мальдивы с красоткой-супермоделью. И плевать ему на бывших клиентов. Но чтоб было совсем уж хорошо, решил прощения попросить, совесть облегчить. Разбежался!

— Простить — прощаю, а забыть — не забуду, — сухо сказала Ксюша. — И не называй меня Рыбкой, у меня есть имя.

Егор подумал, что она дурачится. Он пристально всматривался в лицо Ксюши, ожидая увидеть улыбку, но её губы были плотно сжаты. Всё взаправду.

— Рыб… — И он вдруг тоже подумал, как неуместно теперь это прозвище. — Ксюша. Я не знаю, что на меня вчера нашло. — «Вообще-то, знаю, но тебе не скажу». — Столько случилось. Злата, пожар на улице, пожар у нас, и всё так быстро, я опомниться не успел.

— Ты притвориться не успел, потому и повёл себя, как хотел, а не как положено по воспитанию. — Ишь, как смотрит. Глаза умные, виноватые. Грустные. Так тебе и надо! Беги к своей Злате, она тебя утешит!