Немало горьких часов, а зачастую и дней отчаяния пережил я с моими товарищами по картине – оператором А. Солодковым, звукооператором В. Лещевым, ассистентом Н. Досталем.

Нас ругали в студийной многотиражке. Не давая доснять сцены, ломали наши декорации. Не давали необходимой техники. Не пускали в дни съемок в павильоны. Топором перерубали бронированные провода «сирены», лишая возможности снимать синхронно. Через каждые две-три недели меняли директоров группы… Не давали необходимых средств, людей и т. д. и т. п. Причем все это делалось не в лесу, не в захолустье, а в Москве, на Центральной киностудии художественных фильмов, на глазах большого творческого коллектива. Примерно то же происходило и с картиной Ефима Дзигана «Мы из Кронштадта», и с картиной Михаила Ромма «Тринадцать».

Преодолев, наконец, все трудности и преграды, я в начале 1936 года закончил фильм, который сразу же, после первого просмотра руководством студии, был признан «неудачным, ложным… искажающим правду советской действительности…» и положен «на полку».

Около двух месяцев готовый фильм лежал на студии без движения. Около двух месяцев ходил я, как неприкаянный, не понимая, что происходит. Почему моя картина вдруг оказалась «ложной», «вредной», «искажающей»?.. И неизвестно, какая бы судьба ее постигла, если бы не помощь чудесного человека, заместителя директора студии А. М. Сливкина. Благодаря ему наш фильм попал на закрытый просмотр в подмосковный санаторий «Барвиха». В этом санатории тогда отдыхали и лечились крупные партработники.

Просмотр начался в 9 часов вечера и проходил очень напряженно. То и дело слышались порицающие или одобрительные реплики…

По окончании просмотра здесь же, в зрительном зале, между «сторонниками» и «противниками» фильма стихийно разгорелась острая дискуссия, и, несмотря на суровый режим санатория, она затянулась до двух часов ночи.

Об этом «чрезвычайном происшествии» в Барвихе, очевидно, узнали в ЦК партии, так как на другой же день вечером картину срочно затребовали в Кремль.

Ада Войцик – Анка в фильме «Партийный билет»

После просмотра в Кремле фильм наш был признан политически правильным, актуальным, вместо «Анки» ему было присвоено название «Партийный билет»…

Весьма сдержанно принятый руководством кинематографии и творческой общественностью, «Партийный билет» с большим художественно – политическим успехом прошел по всей стране. Газеты посвящали ему целые полосы. Городские и районные партийные организации рекомендовали в своих постановлениях каждому члену партии в обязательном порядке просмотреть «Партийный билет».

Несмотря на всенародный успех, на огромную политическую значимость нашего фильма, я, как режиссер и соавтор его, был решением руководства (опять же не без помощи некоторых, излишне угодливых творческих «товарищей») на два года отстранен от режиссерской работы и уволен с московской киностудии…

Так неожиданно осложняется иногда творческая жизнь художника, если он своим творчеством активно вторгается в политическую борьбу…

…Несколько месяцем я раздумывал над всем тем, что случилось со мной. Намеревался было писать письмо в ЦК партии… Как вдруг однажды в мою комнату на Таганке заявляется веселый, коренастый украинец – директор Киевской киностудии Павло Нечес (в прошлом матрос Черноморского флота, он воевал в гражданскую у Буденного, бил шляхту и Врангеля) – и предлагает мне поехать на режиссерскую работу в Киев. Я ответил, что есть решение «руководства» кинематографии к такой работе меня два года не допускать. На что Нечес громко рассмеялся. «Ты, Пырьев, сделал для нашей партии такую картину, что никто не имеет права тебя обижать, – твердо заявил он. – Едем к нам, в Киев! Все неприятности от руководства беру на себя…»

Я уже говорил, что свою режиссерскую работу в киноискусстве я начал с комедии. Вторая моя картина «Государственный чиновник» также комедийного жанра.

Народная комедия

После постановки двух драматических кинокартин – «Конвейера смерти» и «Партийного билета» – мне захотелось вернуться к работе над комедией…

Но к какой?

К такой, как «Посторонняя женщина», где положительные герои были окрашены в розовато-голубоватые тона человеческой порядочности, без признаков новых черт характера, присущих молодому советскому человеку того времени? Где отрицательные типы были показаны в сугубо гротесковой манере, что во многом лишало их жизненной правды, и в обличении своем они не находили конкретного адреса? Или к такой комедии, как «Государственный чиновник», где вообще не было советского положительного человека, а одни лишь «типы» (опять же доведенные до гротеска) вредителей, бюрократов и бандитов?

Нет, на этот раз мне захотелось поставить такую комедию, где было бы много света, воздуха, радости!.. Такую комедию, где была бы шутка, юмор, задор. Где героями были бы наши простые люди. И где было бы много музыки и народных песен.

И вот в Киеве случай или, вернее, все тот же директор студии Павло Нечес свел меня с только что окончившим сценарный факультет ВГИКа сценаристом Евгением Помещиковым.