– Вишь, какой защитник нашёлся! – уставив свои злобные глаза в упор на Миньку, упрекал он сына.
– Я вот погляжу, когда тебя женим, как ты будешь свою жёнку уму-разуму учить, – колко заметил отец сыну.
Видя эту неприятную сценку злобных выпадов отца на сына, Любовь Михайловна, с болью на сердце и печалью на душе, тягостно переживала. Горький колючий комочек обиды, чутко подкатил к горлу. В ее груди, что-то несдержимо заклокотало, она хрипло закашлявшись, с трудом выдавила из себя слова упрека отцу своих детей:
– Ты мне этим досадил, как заноза под сердце!
Незаслуженно оскорблённая руганью, грубо обозванная невежественными словами, на глазах Любови Михайловны появились слёзы, от обиды еще пуще закололо в горле, заскребло на сердце. Но она терпеливо, без жалобы людям переживала все это на себе, рассуждая с собой «Знать, такая моя участь – безропотно нести свой крест», успокаивала она себя.
Обычное чаепитие (по приезде из города), прошло в этот поздний вечер в семье Савельевых в неловком молчании. Съестные покупки, едомые за чаем, на языке у всех отзывали какой-то горьковатостью.
Масленица. Катание. Минькины невесты
Еще за несколько недель до Масленицы, по воскресеньям люди села, как бы встречая ее, пробуя силы, катаются на разноряжённых лошадях вокруг села, лихо звеня колокольчиками. Масленица, это весёлый, традиционный народный праздник, как бы знаменующий проводы, понаскучливой и в меру надоевшей зимы. В этот предвесенний праздник люди стараются, всяк по-своему, показать свое ухарство и удаль. Лошадники, стараясь удивить своих односельчан, из кожи лезут, чтобы как-нибудь шикарнее обрядив лошадь: разноцветными шарфами, лентами, сбруей и колокольчиками, в санках с шиком промчать по улицам вокруг села, вызвать у соперников удивление и зависть. А парни-молодежь, особенно женихи, с особенным рвением и отвагой, запрягнув пару лошадей в сани гусем очертенело носятся по улицам в обгоны, по принципу «кто-кого». Они, как ошалелые беспощадно хлещут лошадей, стараясь не дать обогнать сопернику. Если же какой-либо парень-ухарь, потерпит при этом поражение, то, не стерпев обиды, в самолюбии затевает драку, стараясь чем-то нанести позорный урон победителю. Масленичные костры на дороге улиц представляют особый эффект в народном гулянии, особенно тут активничают ребятишки, растаскивая на костёр даже соломенные крыши, потаённо зайдя с задворок.
Семечки, орехи, конфеты, пряники – полны карманы у девок и ребят. Традиционные тёщины блины не сходят со стола при угощении молодого зятя. Молодые новожёны всю масленицу гостят в доме тестя, жеманно нежатся, пребывая все эти дни в весёлом настроении от выпивки и почёта. Весь народ, в продолжении всей масленицы, почти не сходит с улиц. А случись солнечный день, то и вовсе на улице нет прохода от толп людей. Даже зябкие старухи, одевшись потеплее в овчинные шубы, захватив из избы табурет или стул, усаживаются близ дороги и с большим интересом наблюдают за происходившим на праздничной улице. От весёлого катанья, от звона колокольчиков, бубенцов и глухарей, от лошадиного топота (обоза в 300 лошадей), от лихих выкриков, катающихся, от смеха, от песен, от звука гармоней и от общего гомона, в селе стон стоит.
Некоторым загулявшимся ребятам даже некогда сбегать домой, чтобы пообедать, но зато есть, когда сбегать в потребилку или к Дунаеву, чтоб пополнить карманы семечками, орехами и конфетами и угостить девок.
Герасиму Ивановичу Дунаеву лафа, у него в масленицу большой спрос на этот сладостно лакомый товар, то и дело к нему в дом через парадное крыльцо ныряют парни, благо его необычный дом расположен по средине главного сельского перекрёстка на Моторе. Тут же, на перекрёстке, в разноцветных нарядах, табунятся девки, в ожидании очередного их катания женихами. Около девок ухарски взбрыкивая, гуртуются парни. Копытисто-могучими ладонями, парни лапают пугливо визгливых девок, этим приёмом выпытывая характер у той или иной девушки.
– Эт чей, вон, парень-нахал, прямо-таки завертел девку-то! Так и вертит, так и вертит, она бедненькая никак от него вырваться не может? – с сожалением заметила старуха, наблюдавшая за праздничной улицей.
– Это Федька Лабин, он уж больше года, как за ней ухлыстывает, она его невеста, – сведуще пояснила ей Анна Гуляева, присутствующая тут же.
Во дворе, Василий Ефимович Савельев с сыном Минькой, запрягли своего Серого в санки, для катания минькиных невест. Серому на шею надели новенький хомут, облекли в новую добротную, звенящую бубенцами сбрую, запрягли в добротные санки. Праздничное настроение хозяев, невольно передалось и лошади. Серый буйно встряхнувшись всем своим сытым телом привёл в движение всю на себе упряжь: колокольчики, бубенчики и глухари весело и музыкально зазвенели, вперебой заговорили своим мелодичным перезвоном. А тут, есть было, чему звенеть: два колокольчика под дугой, один маленький колокольчик на шее лошади, шесть бубуенчиков-глухарей на хомуте, всего девять единиц – полная музыка звуков.
Торжествующий, по-детски горделивый Ванька, ликующе настежь расхлебянил ворота. Отец, ладонью шлепнул Серого по крупу, самодовольно скомандовал «Пошёл!». Серый бойко сорвал санки с места, весело зашагал со двора, весело направляясь к дороге улицы. Колокольчики и бубенчики, звеня, завели между собой разговор, сначала в полголоса, а потом и вовсю.
Выехав на дорогу, сидевший в санках и управляющий лошадью Минька, поддал Серого вожжой. Серый резво сорвался с шага и лихо понёсся вдоль улицы. Ванька с Панькой Крестьяниновым резвясь на дороге ловко прицеплялись к задкам санок.
– Эт чей, такой кудрявый, худощавенький, раскрасневшийся паренек? – спросила одна девка из середины щегольской артели, сидевшей в санках.
– Эт Миньки Савельева братишка, – ответила ей другая девка.
– А этот чей, черноглазый и курносый, досужий озорник?
– А этот, Мишки Крестьянинова брат.