Минька Савельев, в эту последнюю масленицу перед своей женитьбой, катался не так отчаянно, как в прошлом году. В этот раз он здравомысленно и со степенством взрослого человека выдерживал сам себя, старался не выходить из рамок приличия. В этот год он старался больше уделять внимание не буйному ухарству, а девкам, чтобы не уронить себя в грязь лицом перед невестами. Но он не помышлял и о том, чтобы кому-либо, дать обогнать в состязании быстрой езде «в обгоны».
Один парень-жених, Лазарь Круглов, в парной запряжке «гусем», решил срезаться с Минькой «в обгонки». Поравнявшись с Минькиным Серым, Лазарь кнутом распаливал свою пристяжную лошадь, не забыв вложить кнута и коренному. Лазарь, борясь за честь своего имени, чтобы обогнать Миньку, решил на карту бросить все: быстроту бега своих лошадей, свою удаль и ухарство. Но, не тут-то было. Минька, гопнув, приурезал Серого вожжами и тот понёсся во весь опор, не дав обогнать Лазаревой паре.
К вечеру второго дня масленицы запуржило. Метелица окутала село непроглядной мглой. В воздухе закружились, замельтешились крупные, похожие на хлопья ваты, снежинки. Все кругом завертелось, закипело как в котле. Избы, стоявшие вблизи, и то скрылись из виду, их заслонила сплошная сероватая мгла. Видимость стала не больше, как на три шага. Местами по селу видны были отсветы от горящих костров. Тихо! Только слышны были перезвоны колокольчиков с бубенцами запоздалых катальщиков. В такую-то темень и пришлось пьяному Якову Забродину возвращаться домой из гостей от кума по льду озера и внезапно он ввалился в прорубь, едва выбравшись оттуда, цепляясь руками за скользкие края проруби.
– Как тебя туда занесло?! – спросила Якова не на шутку перепуганная его жена Фектинья, когда он весь мокрющий вломился в избу.
– Как, говоришь, попал – черти затащили, вот как. Да видишь-ли, какое дело-то, – покойно начал свою оправдательную речь Яков, освобождаясь от намокшей одежды, с которой на полу натекла целая лужа воды. – Иду я по озеру-то и вдруг, будто кто-то меня приглашает, «Яков Спиридоныч, пойдем, грит, зайдём в кабак, и сам скрылся за дверью кабака». Я, да за ним, хотел добавить и не сделав трех шагов, как бух в прорубь. Ледяная вода живо привела меня в чувство, да так, аж куда похмелье полетело! Хотя я и редковато в церковь хожу, а тут пришлось и «Господи Иисусе!» промолвить. И если бы не было около проруби вмороженной оповестительной елки, я бы, наверно, и сейчас там мок.
– Не стаскать тебе своей головы, или черти тебя куда-нибудь пьяного-то затащат, или сам свою непутёвую башку сломишь! – жалливо и предупредительно высказалась перед мужем Фектинья.
– А може стаскаю! Не сломлю! – невозмутимо и хладнокровно отговаривался Яков, кряхтя, забираясь на печь греться.
Третий день масленицы – прощальное воскресенье, удался солнечным. Весь день ярко светило солнышко. Мартовское солнце не только ярко светит, но и излучает тепло. Поскольку этот день был 14-е марта по новому стилю, и 1-е марта по старому, как раз Евдокия. К полудню, на крышах изб и на припёке, от солнечного нагрева появились проталины. С крыши торопливо закапали капели.
Почуяв тепло, воробьи целыми стайками буйно перелетая с дерева на дерево гонялись друг за дружкой, по-весеннему чирикая, споря неистово, бранились между собою. За три дня, под исход масленицы, от конских копыт и полозьев повозок, от катания, дорога на улице оказалась вся в выбоинах. Размягчённый солнечными лучами снег, конскими ногами превратился в сплошное месиво. На дороге появились глубокие выбоины, в которых появилась талая вода, достигающая лошадиных колен, а саням по нащёпы. Катаясь по растюлюпанной дороге, от лошадиных ног во все стороны разлетались водяные и снежные брызги. Сидящие в санях, или в санках девки, опасливо загораживались от брызг, пронзительно визжали. Дорога на улицах от разрыхленного снега, от выбоин и от воды, стала почти непроездной. «Февраль воду подпустил!», – говаривали старики, «Весной быть дружной тали!», – вторили им старухи. Под исход масленицы, лошадей на катании совсем измучили, их не переставали гонять по праздничным улицам села. Пот с лошадиных спин совсем не сходил. У иной загнанной лошади меж ног белело клубится взбитая мыльная пена. От чрезмерной натуги она дрожит всем телом, натруженные ноги пружинисто дрожат. От изморной езды она даже отказывается от предложенного ей овса.
В этот день с утра, Минька Савельев на Сером катал своих невест, потом откатал своих товарищей Ванька, за ним катала своих подруг Манька, а под вечер Санька откатав артель слободских девок, в которой, видимо, он присмотрел одну девку Катьку себе в невесты. Потом стал разъезжать на Сером вдвоем, со своим товарищем, Ванькой Лабиным.
Внезапные редкие удары набатного колокола на колокольне, отрезвляюще урезонили яростный пыл гулящей толпы. Задорные громкие песни призатихли, шум в селе стал утихать. У каждого на душе унылое настроение, в голове мысль – веселье закончено, завтра чистый понедельник, а там великий пост – время для говения и покаяния в грехах. А народ Мотовилова религиозный, люди набожные, так, что традиции, обычаи, обряды и поверья склонны исправлять со всей прилежностью и благоговением.
С восточной стороны на село надвигался вечер, солнышко заходило за отдельные сараи и овины. На соседской, соломенной крыше двора остался позабытый одинокий солнечный луч. Налетевший ветерок ворохнул солому и луч погас.
В доме Савельевых, сдержанно звучит песня и сдержанный, как и полагается в прощальный вечер, девичий смех – это Минька привёл в дом для угощения трех девок-подруг – своих невест: Маньку, Алёнку, Маньку, одна из которых, весной должна стать его женой.
Слухи о войне. Пост. Осип за хлебом в город
Не дают русскому народу пожить спокойно. Без тревог не прошло и четырех годов с тех пор, как закончилась гражданская война, а уж снова люди стали поговаривать о войне, якобы на сей раз готовящейся на нас Англией. Хотя и небольшой части мотовиловцев приходится читать газеты и узнавать из них новости государственного значения, но тем не менее, до рядового жителя села доходят слухи из Москвы, что некий английский премьер-министр Чемберлен, готовится с войной на Россию.
Пришла как-то к Савельевым Анна Крестьянинова за ситом и оповестив шабров о некоторых сельских новостях, слышанных от Анны Гуляевой, она как-бы между прочим, объявила и о слухах о войне.
Жеманно прищуриваясь, она изрекла свои суждения об этом:
– К весне-то, как бы война не собралась.
– А с кем воевать-то в случае, придётся нам? – без особенной тревоги спросил ее Василий Ефимович.
– Наш Олешка, где-то понаслышался, английский царь Чемберлен какой-то, со своими танками на нас больно зубы грызет, – почерпнув новости из рассказа своего сына Алешки, как из достоверного источника, ответила Анна.