Часто предприятия передавали в безвозмездное арендное пользование их бывшим владельцам, и до поры за ними сохранялось право владения акциями и получения дивидендов. В общем, предприятия продолжали работу.
В декабре 1917 года при СНК создали помимо хозяйственных наркоматов (финансов, земледелия, продовольствия) ещё и Высший Совет народного хозяйства (ВСНХ)[49], на который возлагалась выработка общих норм регулирования экономической жизни страны, согласование деятельности центральных и местных учреждений, участие в организации торговли и финансов, строительства, транспорта и главное, промышленности. Это и был «оперативный штаб» экономики того времени.
Остро стояла проблема донесения указаний сверху вниз, и получения отчётов снизу вверх. Выстроить надёжную властную советско-хозяйственную вертикаль ещё только предстояло. А работать аппарату управленцев надо было немедленно. Между тем, в стране уже были две отлаженные «вертикали», идущие с самого верха и до последнего волостного центра: церковь и партия, обе со своими устоявшимися правилами и проверенной временем дисциплиной. Задействовали партию: сверху, через обкомы и крайкомы, и далее к райкомам пошли указания для советских и хозяйственных органов, что им делать. Ответственность за выполнение указаний несли, разумеется, Советы и хозяйственники. Партийные же вожди снизу доверху отчитывались только по партийной линии, но отнюдь не по советской. То есть власть называлась советской, а «руководящей и направляющей силой», не отвечавшей перед Советской властью за своё руководство, до последних дней СССР оставалась партия.
Основной порок такой системы в том, что у партии свои, идеологические задачи. А у тех, кто организует экономику, быт и социальную жизнь на местах, даже у тех, кто снимает кино, пишет книги и музыку — задачи и методы свои. Развитие социума, экономики и культуры постоянно требует корректировки, поиска новых решений, проверки и внедрения новых подходов к делу. Идеология же — особенно когда нет теоретиков, способных её корректировать — остаётся неизменной. Сам «оперативный штаб», долженствующий предлагать новые идеи, превращается в главного консерватора. А если руководят всеми процессами догматики — неизбежно наступит время, когда начнётся торможение, застой, замирание всех процессов.
Разделение общества на две подсистемы — консервативную и оперативную, можно наблюдать в разных социальных системах, на разных структурных уровнях. Например, наука — оперативная подсистема, а производство — консервативная.
В стабильные периоды истории, когда нет необходимости ничего менять, сильна консервативная часть системы. Если ситуация становится нестабильной, системе требуется быстрое приспособление — и усиливается роль оперативной подсистемы.
Она обычно мала по размеру, высокоподвижна и «дешева», и в то же время она должна быть избыточной, содержащей разнообразные и специализированные элементы. В неблагоприятных условиях её элементы быстро появляются и потом исчезают, то есть наблюдается повышенная их оборачиваемость.
А инерционная (консервативная) подсистема, наоборот, велика, её элементы универсальны (менее специализированы). Они ответственны за количество, а оперативные — за качество.
…Требовалось контролировать хозяев предприятий, пресекая их попытки свернуть производство, продать предприятие, перевести деньги за границу, уклониться от выполнения нового КЗоТа. Рабочие коллективы справлялись не всегда. В «верхах» генерировали идеи, как исправить положение, создавали новые органы, но ни людей, ни опыта не было. В декабре 1917 года СНК учредил Всероссийскую чрезвычайную комиссию (ВЧК) по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем во главе с Ф. Э. Дзержинским, как временный орган. Но этому органу требовалось время, чтобы развернуться и раскинуть сеть по всей стране.
В январе 1918-го появилась Центральная контрольная комиссия (ЦКК), организующая хозяйственные ревизии, но работа её шла плохо. Надежды на стихийный контроль «снизу» через Центральное бюро жалоб и заявлений (аналог древнего Челобитного приказа) также не оправдались.
Для решения проблемы саботажа с весны 1918 года ВСНХ ввёл в практику национализацию предприятий несговорчивых хозяев. Невыплата зарплаты рабочим за один месяц уже была основанием для национализации, а случаи невыплаты за два месяца считались чрезвычайными. Причём место товарно-денежных отношений тогда уже заняло централизованное распределение продукции, зарплату выдавали натурой.
В июне под национализацию подпали важнейшие отрасли промышленности и частные банки.
Были введены элементы коммунизма: бесплатными стали продовольственные пайки, производственная одежда, городской транспорт и т. п. Это правильно, поскольку в тех условиях гораздо бóльшим злом было бы применение свободных рыночных цен. Ведь жизненные важные ресурсы пополнялись лишь в малой степени, на свободном рынке цены росли так быстро, что самое необходимое для жизни становилось недоступными для большинства.
Возникло то, что позже назвали Военным коммунизмом.
На местах чиновникам нового аппарата власти зачастую нечего было делать, кроме простого перераспределения. Надо было у кого-то отнять, кому-то отдать. Перевезти с одного места в другое. Составить списки и организовать раздачу. А законов не было, служащих набирали, руководствуясь не умениями людей, а их революционной сознательностью, и потому в условиях всеобщей нищеты и дефицита неизбежны были попытки аппаратчиков использовать служебное положение в своих интересах. Произвол чиновников, наделённых чрезвычайными полномочиями, привёл к небывалому расцвету взяточничества. Властям пришлось закручивать гайки; со второй половины 1918 года дела о взяточничестве поступали на рассмотрение революционных трибуналов, а в 1920-м взяточничество причислили к контрреволюционной деятельности. Новый Уголовный кодекс помимо прочего предусмотрел возможность расстрела за взяточничество.
В феврале 1920-го создали Наркомат рабоче-крестьянской инспекции (Рабкрин, или РКИ), а когда и это не помогло победить сопротивление хозяйчиков, власти начали форсированную национализацию всех частных промышленных предприятий с числом рабочих свыше пяти при наличии механического двигателя или без оного, предприятий транспорта и даже торговли, вплоть до мелких лавок.
Честно говоря, тогдашние «производственные мощности» не потрясают воображение. По данным всероссийской переписи промышленных заведений, в 1920-м фактически действовало около 350,6 тысячи предприятий промышленности. Около 70 % из них — со средним количеством занятых «менее двух человек», то есть это были просто кустари и ремесленники, и ещё изрядную долю составили фирмы от двух до пяти занятых. Предприятий же крупной и средней промышленности оказалось 7,3 тысячи.
В целом, в условиях Гражданской войны работа высшей власти и чиновничьего аппарата позволила мобилизовать ресурсы, и не свалиться к краху. Армия — это обширная потребительская коммуна, а при большой войне принципы снабжения армии переносятся на всё общество. Риск в том, что стабилизация общества на столь низком уровне — уровне распределения, могла вызвать деградацию и вымирание, и чтобы позже подняться на более высокий уровень, пришлось бы пройти ещё один этап нестабильности. Короче, войти в состояние военного коммунизма легко, выйти — трудно. Это отдельная и сложная задача.
Но даже в эти тяжёлые времена правительство находило возможности улучшать жизнь трудящихся! В первые месяцы после Октября декретом ВЦИК было введено страхование по болезни, позже, в июне 1918 года ввели оплачиваемые двухнедельные отпуска рабочим и служащим. Вдобавок Ленин, вопреки своему прежнему мнению, что оплата труда технической интеллигенции должна быть «не выше зарплаты хорошего рабочего», признал необходимость более высокой платы специалистам.
Когда государство взяло на себя функции управления хозяйством, возник небывалый по размеру и сложности госаппарат. Он сразу проявил тенденцию и к бюрократизации и волоките, присущих любому иерархически устроенному чиновничьему аппарату, и к самодурству и воровству там, где не были проработаны чёткие инструкции и отсутствовал контроль.