Начало ХХ века

После 1861 года экономическое состояние русского крестьянина сильно ухудшилось. В 1900-м он в целом был беднее, чем в 1800-м. Прежде всего, добавление выкупных платежей к обычным податям легло на бывших крепостных невыносимым бременем, особенно в тех районах, где барщина традиционно была главным способом расчёта, а возможностей заработать было мало. Чтобы снять или прикупить ещё земли, селяне брали в долг сначала у деревенского ростовщика под огромный процент, затем у Крестьянского Банка, открытого в 1883 году.

Ряд официальных (!) исследований с несомненностью установил ужасающий факт крестьянского разорения за сорок лет, протёкших со времени освобождения крестьян. Размер надела за это время уменьшился; к началу ХХ века он составлял в среднем 54 % от прежнего (который тоже нельзя считать достаточным). Урожайность снизилась в разных местах от 6 до 38 %; сильно сократилось количество скота. Недоимки, начиная с 1871 года, выросли в среднем в пять раз, в неблагоприятной полосе в восемь, и кое-где и в двадцать раз. Бегство крестьян с насиженных мест в поисках заработка мало что давало: цена на рабочие руки почти нигде не поднялась, а в неблагоприятных местностях даже упала.

Суть в том, что крестьяне к моменту освобождения и так уже работали на грани сил. Даже сегодня фермер Запада и наш селянин, имея одинаковую механическую вооружённость, окажутся в разных условиях: у того сезон работ с февраля по декабрь, а у нашего — с апреля до середины октября. Вечный дефицит рабочего времени в условиях российского земледелия и животноводства всегда требовал концентрации в относительно сжатые сроки большей массы рабочей силы, а это означает неизбежность укрупнения сельскохозяйственного производства.

В 1913 году 29,2 % крестьян были безлошадными и 30,3 % однолошадными и едва сводили концы с концами. Около половины пахали сохой, а не плугом. В подавляющем большинстве случаев продолжали сеять вручную, жать хлеб серпом и молотить цепами. Любая механизация автоматически оставила бы значительную часть крестьян без работы и пропитания. А куда деваться крестьянину, «освободившемуся» от дел в результате механизации? Да и на какие капиталы всё это механизировать…

Одновременно падала цена вывозного хлеба, главного продукта производства и источника богатства населения. Падала так быстро, что количественный рост вывоза едва успевал за упадком его денежной ценности, чтоб хоть в общей сумме не потерять. В стране происходили периодические голодовки, что и не удивительно при нашей урожайности, — и при этом Россия оставалась крупнейшим экспортёром хлеба.

«Продавая немцу нашу пшеницу, мы продаём кровь нашу», — писал известный агроном и публицист, член организации «Земля и воля» А. Н. Энгельгардт. А министр финансов академик Вышнеградский говаривал инако: «недоедим, но вывезем». Вряд ли он лично недоедал. А вот крестьяне — да, недоедали, имея на питание 17‒20 пудов хлеба в год, при норме в 25, и при крайнем недостатке в рационе мяса.

В 1907 году под воздействием Первой русской революции правительство отменило выкупные платежи и аннулировало недоимки, но нанесённого ущерба было уже не поправить. Радикальные критики, утверждавшие, что землю надо было сразу передать крестьянам без выкупа, задним числом оказались правы, и не только в нравственном, но и в практическом смысле.

А. Н. Энгельгардт писал в своих «Письмах из деревни»:

«Наш работник не может, как немец, работать ежедневно в течение года — он работает порывами. Это уже внутреннее его свойство, качество, сложившееся под влиянием тех условий, при которых у нас производятся полевые работы, которые вследствие климатических условий должны быть произведены в очень короткий срок. Понятно, что там, где зима коротка или её вовсе нет, где полевые работы идут чуть не круглый год, где нет таких быстрых перемен в погоде, характер работ совершенно иной, чем у нас, где часто только то и возьмешь, что урвёшь!.. Люди, которые говорят, что наш работник ленив, обыкновенно не вникают в эту особенность характера нашего работника… Крестьянин, работающий на себя в покос или жнитво, делает страшно много, но зато посмотрите, как он сбивается в это время — узнать человека нельзя».

Показательно, что смертность в российской деревне была выше, чем в городе, хотя в европейских странах наблюдалась обратная картина. Короче, отмена крепостного права привела крестьянское хозяйство не к улучшению, а к ухудшению. К ХХ веку крестьянство кормило само себя и ещё больше помещиков, не давая промышленности ни людей, ни средств, а самые богатые дворяне прожигали деньги на Западе, ничего не вкладывая в Россию. Промышленность была сплошь в иностранном владении, за исключением текстильной. По большому счёту, властной «элите» надо было решить несколько задач. Сельский труд механизировать. Освободившихся таким образом лишних крестьян перевезти в города на заводы (которые надо ещё построить), чтобы они там делали трактора, с помощью которых оставшиеся в деревне произведут еды столько, чтобы хватило всем. Это дало бы толчок индустриализации. Но никто из тех, кто «наверху» определял направления развития страны, ни о чём таком не думал.

Для поднятия сельского хозяйства требовалось укрупнять хозяйства, иначе они не могли стать рентабельными. То есть надо было держаться за сельскую общину. И заметим: проведя свою реформу по освобождению крепостных, Александр II законодательно усилил права общины, юридически сделав её собственником большей части крестьянской земли. Его наследник Александр III ещё больше поддержал общину, запретив даже простой раздел крестьянского двора без её согласия. Да и Николай II до поры придерживался той же позиции. Но не потому, что все они видели перспективы на дальнейшее! Общину поддерживали, чтобы собирать выкуп за землю с неё. Выбивать средства с каждой крестьянской семьи в отдельности было бы труднее.

Когда же каждая община оказалась ячейкой коллективного протеста против политики власти, началось наступление на неё. И уж совсем она стала неинтересной дворянской «элите» после указа Николая II об отмене долгов крестьян по выкупам.

В этих условиях в июле 1905 года власть получил П. А. Столыпин (1862‒1911).