– Спасибо, – говорю я, нехотя отпуская ее ладонь. Начинаю вставать.
Женщина помогает мне, обнимая за плечи, твердит, чтобы я не торопилась.
– Жизнь – это не гонка. Двигайся в своем собственном темпе, хорошо?
– Вы меня знаете? – спрашиваю я. Почему она так добра?
– Вряд ли. Я здесь впервые.
Она не спрашивает, как меня зовут или что вызвало у меня панику. Вместо этого женщина хватает метлу, чтобы подмести осколки.
Перед уходом она протягивает мне визитку:
Сейчас
60
Позже, когда все двери приюта оказываются заперты и в здании остаемся только мы с Энджи (а она занята вакцинацией), я возвращаюсь в собачье крыло с контейнером угощений.
Присев на корточки перед клеткой Отваги, я прижимаюсь лицом к решетке. Лай начинается почти мгновенно, он выстреливает как пули – словно во мне еще есть что ранить.
– Хорошая девочка, – говорю я, бросая ей лакомство в форме сердца.
Она проглатывает и ждет еще. Ставлю контейнер перед клеткой – достаточно близко, чтобы шел запах, но слишком далеко, чтобы можно было дотянуться. Отвага рычит, желая большего.
Я встряхиваю угощение, стараясь усилить аромат. Отвага в ответ выставляет хвост, опускает голову, чтобы встретиться со мной взглядом, и издает глубокий гортанный лай. Неважно, что посторонние видят ее раны, что ей, вероятно, потребуются годы, чтобы выздороветь или научиться доверять, или что она всегда начеку. Отвага продолжает сражаться, следуя своему инстинкту выживания.