Не знаю, как реагировать на такую исповедь. Я даже не мог понять, что чувствую сейчас. Множество ярких и противоречивых эмоций вместе вызывают какой-то сумбур в голове.

Я просто раздумываю над его словами. Вспоминаю памятные моменты своей жизни, о которых он упомянул.

Я не видела его там. Хотя я тогда не обращала внимания ни на кого из присутствующих — так было проще справиться с волнением. Неудивительно, что не заметила его.

C этим ладно. Да и то, что Стас — фактически владелец моей фирмы хотя бы объясняет, почему он так быстро разобрался с моим проектом.

Но другие его слова… Он практически жил моей жизнью, стремился стать неотъемлемой частью. Ещё до знакомства. Одержимость? Разве можно было настолько увлечься посторонним человеком?

Безумие какое-то.

Я вдруг понимаю, что он говорил в прошедшем времени. Готов поставить точку?..

— Возможно, я хотел понять, стала ли ты достойна спасения больше, чем моя мать. А возможно, просто не мог избавиться от тебя во мне, — рассуждает Стас, не зная, как быстро забилось моё сердце, когда он снова заговорил. — Я слышал, что ты копила деньги, но не знал, на что. Мои агенты упоминали, что ты была дружна с художником, но не более того. На аукцион я пошёл в первую очередь из-за его фамилии. Странный порыв. Я ненавидел его, но теперь мне всё равно. Увидев тебя там, я понял, что тебе нужно. И не смог удержаться. Игра началась.

— Я не знала, как он поступил с вами, — почему-то вырывается у меня.

Будто я оправдываюсь за дружбу с художником и желание выполнить его волю.

Но не жалею о своих словах. Я действительно сочувствую, что Стасу пришлось это пережить. Знаю, что не виновата, но сопереживание обладает над обидой.

Как же ему, наверное, непросто пришлось в детдоме, после того, как видел смерть матери собственными глазами…

Ненависть к художнику была естественна. И, как ни жутко признавать, но я понимаю — у Стаса есть основания недолюбливать и меня. Такое не забывается. Тем более, в детстве.

Осадок наверняка остался и даже копился с годами.

— Он спас тебя. Естественно, что ты была благодарна и хотела помочь, — вопреки моим домыслам, уверенно говорит Стас. Немного помолчав, вдруг добавляет: — И чем больше я узнавал тебя, тем больше убеждался: ты — олицетворение своего имени. Такая же светлая и прекрасная, согреваешь теплом и даришь веру в добро. Меня это раздражало поначалу, я хотел поставить тебя в ситуацию, когда обнажились другие черты. Но теперь не хочу. Я рад, что ты тогда выжила.

Часто заморгав, я делаю глубокий глоток. Мягкое вино почему-то обжигает горло. Дыхание сбивается.

Теперь Стас смотрит на меня, но с каждой секундой мне сложнее взглянуть на него. Не ожидала, что простые слова могут вызвать такое мощное впечатление.

Конечно, эффект этого признания вызван не столько обнажением его эмоций, сколько контрастом с рассказом о случившемся. А ещё с моим подсознательным страхом, что прежний, беспринципный и расчётливый Стас мог быть настоящим. Что он действительно винил меня и хотел мстить. И что всё, что он раскрыл — подготовка к новому, ещё более жестокому и незабываемому испытанию для меня.

Но теперь я знаю наверняка — нет. Он просто объяснил всё, как есть.

Окончательно отпуская всё. И меня.