— Полицай — вроде, значит, как полицейский при царе. А самый главный гад — староста. Сиволоб ему фамилия… Лютует! Все вынюхивает про партийных… А ты мне так и не сказал, где батька-то.

— В тюрьме батя, — сказал Юрась, и голос его дрогнул.

— В тюрьме? Значит, не удалось ему скрыться? Где же они поймали его, псы фашистские?

— Его не фашисты в тюрьму посадили…

— А кто же?

Горло Юрася сжалось, губы его дрогнули, он не мог заставить себя ответить.

Тогда Владик сказал:

— Его по ошибке в тюрьму посадили… Еще до немцев. Мы теперь ничего не знаем… совсем не знаем, где дядя Тима…

Забыв об осторожности, тетя Саня вдруг закричала:

— Какая же змеюка подняла на него руку?! На такого человека! Он жизни своей, здоровья для советской власти не щадил! А его в тюрьму! Свои же! Ну, погоди! Погоди!

Было непонятно, кому грозит тетя Саня. Черные глаза ее сверкали таким гневом, что Владик робко пробормотал:

— Не надо так кричать… Могут услышать…

— Молод меня учить! — вскинулась тетя Саня. — Я тебя и знать не знаю. Кто ты есть?

— Это Владик, — сказал Юрась. — Его папа — полковник Красной Армии.

— Выходит, и его отец партийный?

— Конечно…

— Да что же я буду с вами делать? Он же, ехидна, сразу вас схватит. Чтобы видели фашисты, что он им, как пес, служит! Иуда лысая!

— Про кого вы, тетя Саня? — спросил Юрась.

— Да все про него, про Сиволоба! Уж я-то его хорошо знаю!

— Откуда же он взялся, тетя Саня?