– Дело совершенно не в деньгах… И даже не в их количестве. Хоть ты и пытаешься по старой привычке все делать с их помощью, но я тебе благодарна не за это. Каждый из нас, делая тот или иной выбор, несет ответственность за его исполнение. Ты должен понять… понять то, о чем я тогда, в нашу первую встречу, тебе сказала.
– Спасибо. Но…
– Тебе нужно отдохнуть, – она провела рукой по моей щеке. – Ты выглядишь неважно. Отдохни сегодня, а завтра возвращайся.
Я не мог ослушаться так же, как и послушать ее. В моих руках, как мне казалось, была детская жизнь. Я не мог просто так оставить Виктора и уехать отдыхать. Хотя физические силы действительно истощались.
– У меня к тебе вопрос, Эмилия.
– Да-да. Спрашивай, конечно.
– Что там за забором? – я показал на маленькую ухоженную территорию с камнями в глубине леса. Эмилия поколебалась минуту прежде, чем ответить:
– Это память. У нас есть две традиции. Это одна из них.
– Память? Традиции? Что это значит?
– Доступ за то ограждение разрешен только родителям умерших детей. Это своеобразный сад памяти. Каждый камень обозначает душу умершего ребенка.
Я посмотрел еще раз в сторону сада. Десятки камней были уложены вдоль спиральной тропинки. У меня сковало дыхание. Эмилия уже вошла в дом, когда я отошел от увиденного и представленного, но дверь еще не успела закрыться, и мой вопрос, словно молния, влетел в открытую дверь:
– А что за вторая традиция?
– Открывать окно в спальне ребенка, когда он «уходит», давая душе возможность вылететь на свободу, – медленно, скрипя зубами, произнесла она и закрыла дверь.
Я машинально осмотрел все окна первого и второго этажа, выходящие на мою сторону. Все они были закрыты. Окно Виктора выходило на другую сторону. Смирившись со своим положением, я согласился с Эмилией и зашагал к машине. Благо, Абелард еще не уехал, словно чувствовал, что нужно подождать меня.
Всю дорогу до отеля я думал о ритуале, который совершил, и о мальчике. Его вечерние слова вырыли яму в моей душе, обосновавшись там, как в окопе: «Я бы хотел быть похож на тебя».
День восьмой
Как бы ни была тяжела наша судьба, от нее нельзя уйти. Ее нельзя продать, обменять или купить более лучшую, как товар в магазине. С ней нужно смириться и приложить максимум усилий, чтобы, несмотря на нее, жизнь была яркой и интересной. Ведь в конце запомнится не то, сколько денег вы заработали вчера или неделю назад, насколько дорогие были ваши машина, дом, часы и другие предметы, демонстрирующие пафос, и точно не то, сколько денег вы проели в дорогом ресторане, временно принося себе гастрономическое удовлетворение. По-настоящему важные вещи мы зачастую не замечаем и, как следствие, не ценим, потому что проносимся мимо них в погоне за ложным счастьем, которое диктует нам современное общество. Мы стали его заложниками. Почему так? Неужели эволюция человеческого вида закончена?
Я размышлял над этими вопросами, сидя на заднем сиденье люксового «Мерседеса», медленно двигаясь по запруженному центру города. Абелард то и дело вертел головой по сторонам, пытаясь найти лазейку в тесном, почти канатном, переплетении машин. Иногда он посматривал на меня и тогда начинал улыбаться во все тридцать два зуба. Причина его улыбки мне была понятна. Еще с вечера я попросил менеджера отеля прислать с утра в номер парикмахера (некоторые отели предоставляют такие услуги). А когда он явился утром, моя просьба о стрижке показалась ему странной, но не выполнить ее он не мог. Зачем я это сделал, я не знал. Но из моей головы не выходила фраза, сказанная Виктором. Она крутилась в ней, словно мельница, подгоняемая ветром стыда.
– Странное решение, но тебе идет, – сказал Абелард, в очередной раз посмотрев на меня.
– Я и сам не знаю зачем, но думаю, так надо.