– Ну знаешь… так захотелось, – бросил я в надежде, что он не будет акцентировать на этом внимание.

– Ясно. А мне разрешили погулять. Сказали, когда ты приедешь, мы может выйти на

улицу.

– Ну вот, видишь. Я же говорил, что тебе разрешат.

– Только в кресле. Без него нельзя.

– В чем? – не понял я.

– Пошли, – Виктор взял меня за руку, и мы пошли в его комнату.

В ней возле кровати стояло кресло-каталка. Оно выглядело не так, как я обычно его представлял. Деревянная (по всей видимости) спинка, обшитая кожей, была изогнута, сверху находился подголовник. Сиденье также было не плоским. Его странная закругленная форма плавно перетекала в ручки. Подставка под ноги находилась под неестественным углом, но имела регулировки по высоте и наклону. Четыре колеса, два из которых были большими и находились сзади и два поменьше – спереди, имели внушительные по толщине размеры шин. Сзади и под сиденьем имелись разные механизмы для настройки кресла.

Я помог Виктору одеться и следом за ним вышел из комнаты, катя перед собой кресло (спустя уже немало времени я так и не смог свыкнуться с названием «каталка», поэтому называю и описываю просто как «кресло»). На улицу Виктор вышел сам, но после я сразу усадил его в кресло. Привязывать страховками не стал, так как не видел в них необходимости. И, медленно толкая кресло перед собой, мы начали прогулку. Мальчик уже по традиции закрыл глаза и стал ртом ловить воздух, не произнося ни слова. Так, лишь под звуки природы, мы выехали за пределы территории дома. Дорога под ногами была сырой и грязной, но ровной. Местами виднелась грунтовка, но в основном не очень широкой полосой шла длинная асфальтированная дорожка, расходившаяся на пересечении в разных направлениях. Я выбрал то, которое вело по дуге к дому с другой стороны. По правую сторону от нас сквозь стволы деревьев просматривались дома, находящиеся неподалеку. Левее виднелся угол хосписа. Я шел, катил кресло и одновременно с этими занятиями думал о нас. Я знал, что рано или поздно наши судьбы с Виктором разойдутся. Но я настолько сильно привязался к нему, что надеялся – это произойдет не скоро, вопреки всем прогнозам Джозефа.

– А ты сегодня останешься? – спросил Виктор, когда по его просьбе мы остановились.

– Ты хочешь, чтобы я остался?

– Да. Только не как до этого. Чтобы не сбегал, – пригрозил он.

– Хорошо, как скажешь! Сегодня останусь с тобой, – подтвердил я.

Суровость выражение на лице мальчика сменилось улыбкой. Мы вновь начали движение вперед. Пасмурная, но сухая погода стала портиться, принося ветром маленькие капельки дождя. То ли дождевые, то ли снежные тучи темно-синего цвета стали обволакивать и до того серое небо. Я развернул кресло и более быстрыми шагами направился назад к дому, чтобы противные холодные осадки не застали нас врасплох. Асфальт был не идеально ровным и чистым. Стараясь не наехать на кочку или не угодить в грязную лужу, я объезжал их, ловко маневрируя из стороны в сторону. Виктору это развлечение пришлось по вкусу. С каждым новым маневром он все сильнее заливался звонким, слегка хриплым смехом, который доносился откуда-то из глубины его души.

На протяжении всей прогулки мы с ним практически не разговаривали. Он был погружен в свои мысли, а я не навязывался, боясь отвлечь его, и тоже думал о своем. Но когда мы неслись навстречу ветру, и капли с неба попадали в наши открытые от смеха рты, до меня дошло, что нам не обязательно было разговаривать о всякой ерунде. Одно нахождение рядом друг с другом давало больше, чем сотни сказанные слов. Это внутреннее ощущение наполненности души от невидимой связи пересиливало необходимость в примитивном общении.

Дождь усилился. Добраться до дома сухими нам не удалось. Я и Виктор промокли до нитки. Перед самым входом я замешкался с креслом, и на это ушло несколько секунд драгоценного по тем меркам времени. Наконец справившись с ним, я открыл дверь и мы вошли в дом. Мальчик стоял не двигаясь. По его лицу стекали капли оставшегося на нем дождя. Одежда превратилась в однотонную, единую массу тряпок, набухшую от воды. Но даже при таком дискомфорте Виктор улыбался. Он был рад тому, что чувствует себя живым. Он был рад тому, что ему пока еще доступны простые человеческие радости, которые мы с вами игнорируем, считая чем-то плохим и отвратительным.

Я бы никогда не подумал, если бы не познакомился с Виктором, что маленький ребенок может чему-то научить взрослого. Но это так. Мальчик научил меня радоваться всему, что нас окружает. Радоваться простым вещам. Кто-то скажет, что детям свойственно такое поведение, ведь они все изучают и учатся. А разве мы, взрослые, все знаем? Неужели нам нечего изучать и не с чем знакомиться? В мире много всего того, чего мы не знаем… А может, не хотим знать? Может, нам проще жить в своем построенном мире, где слово «нет» употребляется в три раза чаще, чем «да»? Может… Нам легче промолчать, чем выразить искреннее чувство радости громким смехом, ведь нас примут за ненормальных, потому что во взрослом мире не принято так по-детски выражать свои эмоции. Озлобленность, враждебность, гневность – все эти черные качества мы проявляем каждый день. Союзничество, дружелюбие, сочувствие – такие качества мы откладываем в далекий ящик и достаем только в редких случаях, а иногда и вовсе забываем об их существовании. Сила в наше время не ассоциируется с добротой, она ассоциируется со злостью и страхом. Многочисленные войны научили (а точнее, заставили) нас думать так. И это очень печально. Ведь разубедить теперь нас очень сложно.

Вечером, освободившись от оков обязательных каждодневных процедур, Виктор попросил меня продолжить чтение книги. По его поведению я понимал, что она увлекает мальчика не меньше, чем реальная жизнь. Было в Викторе что-то такое, что отличало его от обычного слушателя. Скорее всего, он не просто слушал, а слышал и, более того, представлял то, о чем я читал. Особенно заметно это было перед самым сном, когда Виктор уже наполовину проваливался в него, но еще слышал меня фоном. Тогда его тонкие пальчики начинали крючиться в разные фигуры, а маленькие синие губы начинали шевелиться, будто что-то шептали.

Я читал с перерывами на обсуждения. Виктор внимательно слушал и активно делился своими мыслями на счет услышанного. Между нами образовалась своего рода гармония, которая возникает у отца с сыном, когда их семейные обязанности переплетаются. Первый дополняет второго, и наоборот. На мой взгляд, это очень важно в воспитании. Но судить я не имею права. Меня ведь нельзя было назвать полноценным отцом. Хотя я вообще не был никаким отцом. Однако Виктор зажег во мне свечу ответственности. Ту, которая возникает за человека, как только он становится тебе близким по душе или по крови. Это и послужило новым этапом моей жизни. Только ответственность за кого-то (а не за себя) делает из тебя по-настоящему рассудительного и мудрого взрослого человека.

Время за книгой пролетало невообразимо быстро. Легкие сумерки сменились густой темнотой. Ее черные краски разрисовали все углы комнаты. Лишь слабый свет ночника из последних сил отбивался, пытаясь оттеснить ее как можно дальше. Я прекратил чтение, когда во рту полностью пересохло, а буквы перед глазами стали танцевать румбу. Виктор еще не спал. Его маленькие озадаченные глазки смотрели на меня вопросительно. Он что-то хотел сказать или спросить, но стеснялся.