— Сорок три? — спросил он, обращаясь, видимо, к самому себе.

— Сорок четыре, — крикнул кто-то из строя, понимая, что сейчас начнется пересчет и всем придется стоять еще невесть сколько под холодным дождем и мокрым снегом.

А Гаджи тем временем шел, с трудом передвигая ноги, ожидая, что сейчас, обнаружив пропажу, конвойный кинется за ним вдогонку.

На порубке охранник стоял над тачкой с топорами.

— Сорок четыре? — переспросил он. — Очень хорошо. Ему тоже не хотелось заниматься пересчетом, замерз, хорошо бы в тепло.

— Марш в барак!

И колонну погнали почти бегом.

Седой не подал виду, что заметил, как Гаджи спрятал топор под тряпье, заменявшее постель. Встревожился. Зачем?

Тишина была глубокой. Она держалась до тех пор, пока Гаджи не вышел из барака. И тогда кто-то сказал с кавказским акцентом:

— Давай посмотрим, что этот на нарах прятал.

— Откуда ты знаешь?

— Глазами видел. Понимаешь? Своими глазами.

— Лазить по чужим…

— Щепетильный больно, тут не институт благородных девиц.

— Как-то вроде неудобно.

— Тебе, может, и не к лицу, а я могу.

Кавказец пошел к нарам Гаджи.

— Вай ме… — он даже ахнул. В его руках был топор. — Глядите.

Пленные подошли ближе.

— Если обыск… Нас всех…