Генерал должен был принять еще одно, чрезвычайное, решение.

— Ты понимаешь степень риска, Алеша?

— Вы о чем?

— Тут важно правильно использовать профиль лагеря, — вступил в разговор Львов.

Лавров поддержал:

— И Гордеев с Ненароковым и двенадцатый утверждают, что в Ф-6 концентрируются люди, как-то связанные с нефтью. Если мне придется идти, а я, предположим, летчик, раньше работавший на промыслах?

— Ты не храбрись, — одернул Лаврова генерал. — С этим не шутят.

— А Алеша, по-моему, прав, Сергей Александрович. Конечно, риск. Но если придется идти Алеше, у двенадцатого есть возможность помочь Бороде.

— Не надо меня агитировать, — неожиданно резко сказал Моисеев. — Сегодня решать не буду.

Он поднялся, давая понять, что разговор окончен.

…Поздней осенью двенадцатый получил шифровку: «Друг будет заброшен вашу зону среду или пятницу. Ускорьте непосредственный контакт Бородой. Желаю успеха».

Роскошный «Телефункен», оленьи рога да копия картины Крамского в золоченой раме, невесть откуда доставленные заботливым ординарцем, придавали землянке комдива Братина вид городской квартиры.

В землянку спустился адъютант.

— Трое новеньких, товарищ комдив. Их вперед к начштаба или к вам звать?

— Зови сюда, — сказал Брагин, убирая стакан в серебряном подстаканнике, стоявший прямо на картах, и застегивая верхние пуговицы гимнастерки.

Адъютант поднялся ступеньки на три и кому-то крикнул, повторив интонации комдива, только построже:

— Зови сюда!

По лестнице загромыхали шаги.

Очень разными были эти трое прибывших. Высокий, какой-то нескладный старший лейтенант Медведь с застенчивыми глазами под совершенно бесцветными ресницами. Яркий брюнет Коханов. И абсолютно «никакой» Лавров.

— Вы садитесь за стол, у нас запросто, авиация не пехота: и комдив и комэск вместе летают, — сказал Брагин.