В первый же вечер он допоздна сидел на балконе, завернувшись в плед, дождь так и не усилился, но и не прекратился, и его это вполне устраивало, капли тихо шуршали по прозрачному навесу балкона, правда первые часы он их не слышал из-за шума машин и гомона сотен людей. Но стрелки часов бежали вперед, улица пустела, хотя он понимал, что совсем она вряд ли освободится от людей и транспорта, но ночь, прокравшаяся в город, привела за собой тишину, и вместе эти подруги расположились почти на всех улицах Лондона, за исключением богемных мест и районов развлечений. Ему не хотелось туда, не сегодня, эту ночь, как и многие последующие, наверное, он собирался провести в тишине и покое, надеясь, что туман в душе рассеется, что он снова обретет ту легкость и вкус жизни, которыми всегда отличался. Или хотя бы их подобие. Он и сам не мог себе признаться, что нашел для себя тихую норку, в которой спрятался от невидимого врага, от ответственности, от собственного бунта против новых реалий жизни, он еще не готов был вылезти из этой безопасной и уютной норы, не готов был выйти в мир, не имея привычной брони, а его броней всегда была свобода.
Я ветер, думал он, сжимая в руках остывшую уже кружку с чаем и глядя, как небо над парком становится всё темнее, как зажигаются первые фонари, и люди покидают улицу-сцену перед ним, я привык летать по миру, не сдерживаемый ничем, у меня нет собственности, нет корней, меня толком и нет, я – призрак в компьютере, я уже забыл свое настоящее имя. Как и ветер, я прозрачный и невидимый, но всё же присутствующий в мире странник, а теперь… теперь меня попытались поймать, я наткнулся на скалу, вдруг выросшую из ровной земли. Как такое могло произойти? Может ли кто-то удержать в руках ветер? А что происходит с ветром, когда его ограничивают – он исчезает, потому что ветер и есть движение, ветер и есть свобода.
Отправляясь наконец спать и окончательно продрогнув, он понял, что не хочет исчезать, не хочет переставать быть ветром. Но для этого ему, возможно, придется исчезнуть из жизни женщины, которая возвышалась посреди совершенно плоского мира, как гора. А второй горой был тот, кого он не знал, кто убил художника и шел по следу Фатимы. Что бывает с ветром, когда он оказывается между двух гор, задался вопросом Пророк, чтобы тут же и ответить – он превращается в ледяной, воющий сквозняк. Завернувшись в два одеяла, Пророк свернулся клубочком и уснул.
Завтра дождь не прекратился, как и на следующий день, дождь лил всю неделю, и это было хорошо. Какой-то покой был в дожде, что-то исцеляющее, приносящее очищение не только улицам и деревьям, но и его душе. Через день ему даже захотелось выйти из дома, а крутящиеся по кругу отравленные мысли как будто стали бледнеть и растворяться под напором дождя, как надписи на асфальте. Он перешел улицу и пошел в парк, и там, выйдя прямо на середину огромного газона, он опустил зонт и подставил лицо дождю, чувствуя, как уходит из головы и сердца то, что убивало его все эти бесконечные горькие дни. Он улыбнулся, не мог сдержаться, да и не хотел, холодные капли падали на лицо, стекали под одежду, но так хорошо и свободно ему давно не было. В парке были люди, гуляли парочки под зонтами, туристы и дамы с собачками, но никому не было до него дела, никто не задерживал свой взгляд на черноволосом мужчине в черном плаще и с клетчатым зонтом, раскрытым, но опущенным за ненадобностью. И в тот момент он любил этих людей, просто за то, что они не глазеют, за то, что оставляют его жизнь ему, за то, что спешат проживать свою жизнь и свои ощущения и не мешают другим делать то же самое.
Лондон лечил, Пророк всё меньше времени стал проводить в своей уютной квартире и всё больше на улицах, пахнущих дождем и свободой. Он сидел в кафешках, наблюдая за людьми, его успокаивал их говор, вокруг кипела жизнь, смех накладывался на гудки автомобилей, играли уличные музыканты, звенели колокольчики над входными дверями заведений, выли сирены, играли мелодии звонков на смартфонах, с больших мониторов на зданиях улыбались красотки, рекламируя очередные чудеса современной косметологии – всё это складывалось в гимн жизни, гимн легкости, гимн движения. И как же ему это нравилось! Он даже решил научиться готовить, самые простые блюда для начала, но так восхитительно ново было бродить по огромным супермаркетам с поразительным разнообразием товаров и выбирать всё то, что ему хотелось. Он словно оживал, исцелялся под этим серым небом и успокаивающим дождем. К концу недели он уже выбрался в клуб, молоденькие девушки из разных стран обольстительно улыбались ему, в темноте клуба принимая его за своего сверстника, да и при свете дня никто не давал ему его возраст – стройное и совершенно молодое тело, красивое лицо, легкие движение и пластика, которая никуда не делать с годами. Только глаза иногда выдавали опыт гораздо больший, чем можно получить в 30 лет. А через 4 дня ему стукнет 40.
Новый этап жизни, добро пожаловать в страну 40-летних. Всё еще время молодости в современном мире, но что ему делать с этой бесконечной молодостью теперь – он не знал. Знал лишь, что хочет быть здесь, остаться в этом городе, который каким-то образом притуплял боль и позволял обрести хоть часть былой жизни, он словно заболел чем-то и теперь, случайно найдя источник с волшебным лекарством, вынужден был строить свою жизнь вокруг него.
Обычно он не задумывался о возрасте, дни рождения если и отмечал, то в компании красоток, имен которых не знал и не хотел знать, а то и вовсе в одиночестве, и его всё устраивало – ничего особенного, просто он проехался на огромном шарике вокруг солнца еще один раз. Но цифра 40 почему-то пугала. 4, думал Пророк, сидя за чашечкой кофе где-нибудь в центре своего района или бродя по мокрым аллеям парка, 4 – символ судьбы и смерти. А что он принесет мне?
Но новизна ворвалась в его жизнь вместе с запахами реки и утренними туманами, скрывая неприятные мысли под своей завесой. Впервые в своей взрослой жизни он собирался отмечать очередной оборот вокруг светила не один и не с девушками напрокат – впервые у него появился приятель. Мистер Риджер жил этажом выше и каждое утро выгуливал своего рыжего и невероятно толстого корги Дейла. Мужчина 4 года назад – да, опять 4, отметил Пророк про себя – потерял жену, дети выросли и разъехались, и теперь он коротал дни в компании Дейла и своих друзей, которые «еще задержались в этом мире», как сказал он. Совершенно седой джентльмен никогда не позволял себе покинуть дом с неидеальным пробором в совершенно белоснежных волосах и без галстука, ходил он медленно и степенно, но без трости, заявляя, что она превращает его в старика, и смеялся. Конечно, он ни слова не знал по-русски, кроме «Кремль» и «перестройка», но языковых проблем не возникло – английский давно стал Пророку почти родным. Стюарт Риджер, в прошлом педиатр, очень любил общаться, и хотя обычно Пророк не продвигался дальше одноразовых бесед ни о чем, в этот раз ему захотелось завести хоть какие-то личные связи. Так в третий свой вечер в Лондоне он оказался в чистенькой квартире соседа сверху и под веселый лай Дейла провел чудесные 2 часа, постигая тонкости обмакивания бисквита в чай и слушая беззаботную болтовню пожилого господина. Он задал лишь 3 вопроса: откуда приехал Пророк (здесь его звали Виктор), чем зарабатывает на жизнь («я программист, приехал по приглашению»), и самый главный, если судить по блеску в глазах: есть ли у него любимая женщина. Именно так, не девушка, с которой он встречается, не супруга, а именно любимая женщина.
– Да, – выдохнул Пророк, и так приятно было хоть на один вопрос ответить чистую правду.
Стюарт пристально посмотрел на него, потом улыбнулся и подмигнул, но ничего больше не спросил. Зато плавно и как-то очень естественно перешел на рассказ о своей покойной жене, не вдаваясь сильно в подробности, но с такой любовью и нежностью, что у Пророка кольнуло в сердце – он прекрасно понимал, о чем говорит этот элегантный старик. Некоторые вещи вечны, как солнце и океан – проходят тысячи лет, меняется мода, нравы и сам мир, но не его основы, солнце всегда встает по утрам, а океан всегда плещется о берег. Люди всегда влюбляются, и если это настоящая любовь, она всегда одинакова.
– Мы жили не так уж долго, но так счастливо, – говорил мистер Риджер, глядя куда-то вглубь себя, – не сочтите меня наивным романтиком, между двумя взрослыми людьми неизбежно возникают разногласия… черт, даже внутри самого человека порой бывают конфликты, что уж и говорить про взаимоотношения двух людей. Но вопрос всегда стоял так: хочу я быть с этой женщиной? И если ответ «да» – всё преодолимо. А я хотел, как и она хотела быть со мной.
– Недолго? – Переспросил Пророк, а Дейл отчаянно вилял коротким хвостом у его ног, выпрашивая кусочек бисквита. – Или это метафора?
– Нет, молодой человек, – усмехнулся хозяин, – не метафора. Я был женат 3 раза. Ловелас, скажете вы? – Он снова усмехнулся, обаятельно, обезоруживающе, и Пророк вдруг увидел в нем того молодого парня, который мог кружить головы девушкам легко и непринужденно, играючи. – Первый мой брак длился всего год, мне было 19, и я просто не представлял, что в мире могут быть другие женщины, кроме моей Люси.
– Дейл! Ты ведь знаешь правила! Прохвост! – Он потрепал корги по голове, тот совершенно не обратил внимания, продолжая гипнотизировать гостя в надежде получить кусок. – Не давайте ему ничего, он итак переедает.
– Ну так вот, – вернулся к повествованию Стюарт, – к 21-му я уже разобрался, что к чему…
И он начала смеяться, Пророк присоединился.
– Она сама ушла, хотя, могу поклясться перед самим Господом, а скоро, вероятно, мне представится такой шанс, я не изменял ни ей, ни одной женщине, с которой был.
– Что-то мне подсказывает, что было их немало, – подмигнул Пророк. Старик, ничуть не смутившись, радостно подмигнул в ответ.
– Я просто не могу быть один, такой уж я человек, – пожал плечами мистер Риджер, – кто-то вот любит и наслаждается одиночеством, я а не выношу его. Погибаю без компании.
Пророк, совершенно не представляющий жизнь, в которой кто-то постоянно мельтешит перед носом, сдержано улыбнулся и пожал плечами.